Снова в школу
Шрифт:
И я… прошло всего несколько недель… И мысль о том, что Кэлли снова уйдет из моей жизни, заставляет мой желудок сжиматься и скручиваться в животе.
Я в такой невероятной заднице.
— Святое дерьмо, — шепчет Уилсон, его подростковый разум совершенно взорван. — Вы правы.
Я киваю головой.
— Чертовски прав.
Ди Джей садится, вытирая глаза.
— Я должен вернуть ее, тренер. Я люблю ее по-настоящему. Знаю, мы молоды, но… она единственная… единственная для меня… Вы понимаете, что я имею в виду?
Я думаю о зеленых глазах, мягких губах и милом смехе.
О да… Я точно знаю, что он имеет в виду.
— Хорошо, тогда вот что ты собираешься сделать…
Он съеживается, на его лице такое же выражение, как когда я разбираю игру.
— Во-первых, ты надерешь задницу сегодня вечером на поле — покажи ей, что ты победитель. Девушкам нравятся победители. А потом ты признаешь, что вел себя как придурок, и скажешь ей, что сожалеешь. Потому что это то, что делают настоящие мужчины, когда они лажают — они признают это.
— Может быть, стоит сделать широкий жест, — предлагает Дин, прислоняясь к стене возле двери.
Лицо Ди Джея морщится в глубокой задумчивости.
— Какого рода жест?
Господи, неужели эти дети никогда не видели фильм Джона Хьюза?
В такие моменты я беспокоюсь о будущем нашей молодежи.
— Сделай что-нибудь важное, чего она не ожидает — посвяти ей песню, или пост в Facebook, или одну из тех Snapgram историй в Snapgram — что бы вы, дети, ни делали сейчас.
— Ты получаешь дополнительные очки, если это связано с попрошайничеством и унижением, — добавляет Дин.
Я положил руку ему на плечо.
— И тогда… Может быть, Ронда даст тебе второй шанс.
Он вытирает нос.
— А что, если она этого не сделает? Что, если я действительно потерял ее?
Я похлопываю его по спине.
— Это будет чертовски больно, лгать не буду. Но ты справишься с этим. Ты будешь знать, что отдал ей все свои силы и что ваши отношения с ней были моментом в твоей жизни, который ты никогда не забудешь. Ты научишься на этом, позволишь этому сделать тебя лучше. И, может быть, в будущем ты встретишь кого-нибудь другого, с кем не совершишь той же ошибки. Или, может быть, однажды, если этому действительно суждено случиться… у тебя будет еще один шанс с ней. И если это произойдет… — Даже если это произойдет двадцать лет спустя… — убедись, черт возьми, что снова не облажаешься.
~ ~ ~
Домашние игры по пятницам всегда проходят в Лейксайде с размахом — и не только потому, что на них присутствуют родители игроков и просто студентов. Появляется весь чертов город. Мои родители здесь, мои братья, Кэлли здесь со своими родителями и сестрой.
Я видел Кэлли у своего офиса перед игрой. Она позволила мне почувствовать удачу. А потом я вышел на поле со своей командой.
Неважно, сколько мне лет — четырнадцать или тридцать четыре, — все футбольные матчи звучат одинаково. Хруст щитков, ворчание, боевой клич, злобная болтовня, которая довела бы взрослых мужчин до слез, барабанный бой, скандирование чирлидерш и крики толпы. Они выглядят одинаково — отблески огней, пар
Но не каждая игра ощущается одинаково. На самом деле, каждая из них чувствуется по-разному.
Сегодня вечером происходит что-то особенное — в воздухе витает электричество, и кажется, что жизнь вот-вот изменится. Давление давит мне на плечи, и поток возбуждения разливается по моим венам.
Мы играем со средней школой Северного Эссекса. Их защита на высшем уровне, но сегодня мои парни надирают задницы. Они монстры — неудержимые — они уже потерпели три поражения, и больше не собираются этого делать. Ничто и никто не пройдет мимо них. К четвертой четверти, когда на часах осталось всего двадцать секунд, на табло все еще 0: 0. Это лучшая игра, в которую мы играли за весь год. Мяч наш, и, если мы сейчас не зафиксируем его голом на поле или приземлением, мы перейдем в овертайм.
— Да! Отличный удар, Думбровски!
Паркер спрыгивает со скамейки ко мне, когда нападение выходит на поле. Но, прежде чем я открываю рот, чтобы рассказать ему ход игры, он называет ее сам.
— Поперечная кость сорок два.
Ну, ты знаешь, что делать.
— Верно. Хорошее решение. — Я ободряюще хлопаю его по шлему. — Ты сегодня выглядишь по-другому, ребенок — ты вырос прошлой ночью или что-то в этом роде?
Он фыркает, приподнимает плечо и застенчиво улыбается.
— Не знаю.
Он действительно выглядит по-другому, но это не потому, что он вырос. Все дело в том, как он себя ведет, в том, как он ходит. Тяжелая работа и сосредоточенность сделают это с вами. Паркер стоит прямее, выше подняв голову, с твердой уверенностью в своих шагах. Наши дополнительные тренировки начали приносить плоды — то, что ему доверили роль стартового квотербека школьной команды, начинает действовать.
Вокруг него витает атмосфера, которой раньше не было — Паркер Томпсон знает, куда он идет, и, что более важно, он точно знает, как он туда доберется.
— Нет? Что ты ел на завтрак этим утром?
Он снова пожимает плечами.
— Хлопья, я думаю.
Для некоторых детей направление — это все, что им нужно. Кто-то, кто поможет им сосредоточиться, вывести их таланты на передний план. Как карандаш — грифель уже внутри, его просто нужно заточить.
— Ну, продолжай в том же духе, — я хлопаю в ладоши. — Давай, иди.
Паркер кивает, его лицо напряжено и серьезно. Он вставляет свой мундштук, надевает шлем и кричит нападающим, когда они выбегают на поле:
— Давайте, ребята, ловите мяч!
Игроки выстраиваются в линию, и мяч поднимается, но линия Северного Эссекс начеку, и Паркер приспосабливается, отступая назад, уклоняясь, сканируя поле в поисках лазейки. Предвидит нашу игру. Последние несколько недель мы вели активную игру, поэтому захват наших принимающих слаб. Я знаю, что должно произойти, практически вижу это до того, как появится шанс… Но что еще более важно, Паркер тоже это видит.
Время тянется, секунды тянутся, и все движется как в замедленной съемке. Как будто я вижу поле глазами Паркера — каждый маршрут, каждый угол. А потом все это щелкает, жестко встает на свои места.