Сны Николая Закусина
Шрифт:
Что во сне, что наяву Николай кипел от бессильной злости. Он понял, что значит «чешутся кулаки». Такого с ним не было никогда, даже когда он дрался в детстве на Малой Кушве с «казёнными»-детдомовцами. Дрался до крови, жестоко. Но здесь, в плену, было иначе.
Он прекрасно знал, что нельзя вмешиваться, когда эсэсовцы бьют или убивают пленного. Знал. И ему не поможешь, и тебя самого пристрелят. И кто тогда поможет другим?.. И всё же знал, что каждый раз, когда он не вмешивается, когда видит, как бьют и убивают беззащитного невинного человека, в нём и самом человека
Там, в плену, все они держались друг за друга, как братья. Только так и выживали в этих скотских условиях. Только это и спасало…
Глава 14. Свобода в нас
Вечером Николай отмывался в заводской душевой после смены, когда вокруг неожиданно ощутимо похолодало. Он нащупал таз с водой, окатился, промыл глаза и замер. Круглая заводская баня, построенная в форме гайки с уютными душевыми-секторами, стала чужой и очень грязной. Исчезли голубенькие скамейки с тазиками из нержавейки и полотенца. Откуда-то появились ржавые крюки на чёрных от плесени стенах. На них были наброшены грязные тряпки, А чуть дальше толпились голые исхудавшие люди, плескавшие на себя из вёдер с водой.
– Ды якие ж мы падпольщики! – ругался всегда спокойный Фима Савич. – Ничога для сваих зрабиц не можам! Тольки у ямы кладзём…
– Нельзя так: с голыми руками на автоматы, – рассудительно говорил Антон Кривенко. – Нам поддержка нужна. Это эсэсовцы. Они на нашу сторону никогда не перейдут. Нужна другая поддержка…
После долгого молчания и плеска воды Яков Игнатов задумчиво произнёс:
– Я всё думал, откуда Лапоткин узнал про победу в Курске. Кто-то же ему сказал, правильно? Кто-то из тех, кто нам сочувствует…
– Немцы б таким делиться не стали, – угрюмо хохотнул Павел Иванов. – Значит, есть в лагере ещё одно Братство?
Вперёд выдвинулся Ваня Федотов, словно нехотя заговорил:
– Сегодня говорил с одним рабочим. Из местных. Там, на фабрике… Он говорит, что наш друг. Коммунист.
Пленные в бане затаили дыхание, ловя каждый звук. Плеск воды стих.
Ваня оглядел всех чёрными глазами. Продолжил отрывисто:
– Бежать нам из лагеря почти невозможно, ему туда ходу нет. Он предлагает с фабрики бежать. Туда он может провезти с собой кое-что. Даст карты местности. И даже машину.
– Убьют ведь нас, – вздохнул Борис Луньков. Все знали, что у него двое детей дома в Торжке осталось. – Перестреляют, как собак…
– А кто слышал, как фашисты с подпольщиками расправляются? – спросил Саша Шатиров.
– Расстреливают. Вешают, – печально перечислял Яша Кац. – Травят. Я слышал от одного, у них целые лагеря для этого. Людей вагон привезут и загоняют в камеру. А потом пускают газ…
– Зачем?
– Патроны экономят…
Воцарилось напряжённое молчание.
– А что лучше, – хрипло заговорил капитан Коцюбинский, – в бою умереть или здесь под фашистским сапогом, как червяк корчиться? Меня вот в плен без боя взяли, контуженого. Так что я бы рад поквитаться.
Из разных углов донеслись голоса:
– И я!
–
Полковник Шаров задумчиво сказал:
– Поквитаться – это, конечно, хорошо. Из боя бы без потерь выйти… А так… победы мы, может, и не увидим в победный час... Победа – она, как свобода, в нас, товарищи. Бежать с фабрики – дело хорошее. Там сразу лес, а здесь дороги одни и деревни. Ваня, – он обратился к Федотову, – ты сам как думаешь, надёжный он человек? Не шпион?
– По виду надёжный, – Иван нахмурился. – Седой. По возрасту в отцы мне годится. Я у него про оружие спрашивал, он сказал, что винтовок с триста найдёт. И патроны к ним.
Кто присвистнул.
– Врёт! – уверенно заявил Кирилл Кондратенко. – Не провезёт он на фабрику столько! Да нисколько не провезёт! Вон как охрана обшаривает, что в штаны залезают!
– Он сказал, в схроне у него столько отыщется, – извинительно добавил Ваня. – Провезти не сможет… Они с другими коммунистами давно готовились. Им ударный кулак нужен. Мы…
Полковник Шаров почесал бритую макушку и приказал:
– Вот что, Ваня, разузнай у нашего друга, смогут ли его друзья нас укрыть, пока эсэсовцы с овчарками будут местность прочёсывать. Укрыть так, чтоб местные не сдали гестапо.
Иван кивнул.
– Как прорываться-то будем? – спросил Дима Суворов. Глаза его заблестели от предвкушения. – У них же автоматы!
– С боем, – спокойно ответил Шаров. – Сделаем заточки. Придётся убрать охрану.
– Из чего ж мы их сделаем?
– Из чего угодно, – Николай слышал свой собственный голос и поражённо замер. – Охранники пили недавно, окошко разбили рядом с кухней. Я видел, не все осколки в траве убрали. Их в подвёрнутом рукаве пронести можно. Там же пробки до сих пор валяются. На рукоятки пойдут.
Подпольщики сразу воодушевились, идеи вспыхивали одна за другой:
– А я кусок ржавой лопаты возьму с фабрики…
– Я старую пилу видел там, у склада. Можно под прессом и…
– Топорик припрячу. Знаю, как вынести спокойно. Надо…
– Садовые ножницы, точно. Два ножа и будет…
– Да заточить можно об кирпич. Или камень какой. Из стены вынем да и всего делов.
– Ерунда ведь, а не ножи получатся, – засомневался Гриша Рачинский.
– Точно, – кивнул дядь Гриша. – Только нам большего и не надо. У нас ведь задача какая? Организованно и тихо убрать охрану. Достаточно будет одного удара в горло, чтобы перехватить автомат. А дальше мы будем уже вооружены. Верно? – он повернулся к полковнику Шарову.
Тот кивнул:
– Верно. Вот только кроме охранников надо будет убрать всех предателей. Всех, кто присяге изменил и фашистам зад лижет. Вы все видели, как они у комендатуры трутся. К концу недели надо составить список и выделить среди них вожаков. Кто займётся?
Из толпы потянулись руки.
Ваня Браилко вдруг спросил, как бы между прочим:
– А правда чи немци брешуть, чо мы для страны теперь предатели?
И все снова замолчали. Стыдно было, что не застрелились, когда в плен брали. И страшно: что там с пленными наши делают – только немецкие агитки и сообщали.