Собачий переулок [Детективные романы и повесть]
Шрифт:
Следователь взволнованно выслушал его, дал время ему успокоиться в молчании и гробовой тишине, которую нарушить даже громким дыханием боялись толпившиеся в дверях больные и служащие.
— Еще что сказать? — прервал молчание Хорохорин.
— Еще один вопрос, один только вопрос: не знаете ли вы кого-нибудь из знакомых убитой, кто был бы способен подделывать почерки?
— Не знаю!
Следователь потер лоб. Столь жадно ожидаемый всеми опрос Хорохорина не только не разъяснял недоумений в такой, казалось бы, простой истории, но, наоборот, все запутывал еще более.
— Да вы уверены, что вы убили? — теряясь, вдруг резко спросил следователь.
— Да, это я убил! — ответил Хорохорин. — Вы напрасно думаете, что я плохо сознаю, что говорю. Разве я перепутал написанное в записке?
— Да!
Хорохорин сделал попытку приподняться, его тотчас же остановили. Он удивленно посмотрел на следователя.
— Что я спутал?
— Вы написали: «Так жить нельзя. Лучше умереть — обоим!»
— Покажите записку! — почти крикнул Хорохорин. — Я не мог этого написать. Я не думал даже об этом! Она видела, как я писал… Дайте записку!
Следователь не торопясь достал из бумажника загадочный документ и поднес его к глазам Хорохорина. Тот не без волнения взглянул на него и наморщил брови, точно терпеливо выносил какую-то мучительную острую боль.
— Я не писал этого слова.
— Кто же это написал? Почерк ваш?
Хорохорин присмотрелся и ответил не сразу.
— Очень похоже. Может быть, — он с трудом уже начинал говорить, — может быть, я в бессознании потом приписал это? Или пошутил кто-нибудь! Да это не важно. Ведь я не оправдываюсь ни в чем.
Следователь пожал плечами.
— Что же вы, после того как стреляли в себя, могли писать, что ли?
— Не знаю.
— Или вы думаете, что есть два человека, у которых так схожи почерки?
— У нашего приват-доцента Бурова почерк очень похож. Мы сравнивали один раз — не отличишь! Что тут удивительного! Но, может быть, и я писал, но не помню. И не для чего было это писать…
Но уже одного имени Бурова было достаточно, чтобы в уме следователя вдруг все перевернулось, казалось, что кто-то дернул за кончик нитки с большой силою, и клубок начал разматываться с феерическою быстротою.
Следователь встал.
— Один вопрос еще: вы знали, что в комнате убитой были два выхода? Кроме входной двери был ход через шкаф в стене?
— Не знал!
— Пока довольно! — кончил он. — Желаю вам выздороветь как можно скорее. Тогда, может быть, не вы даже, а мы уже будем вам рассказывать!
Он ушел очень довольный, страшно торопился, потирал руки и улыбался. Хорохорин же равнодушно закрыл глаза и тотчас же заснул.
Глава VIII. ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА
Зоя вернулась домой поздно вечером. Варя лежала в постели. Она почти бессмысленно взглянула на нее и, судорожно вцепившись пальцами в края одеяла, натянула его на себя, точно стараясь укрыться им.
— Что такое? Что с тобой? Хуже тебе?
У Вари пересохло во рту, она ответила чуть слышно:
— Ничего. Только кровь опять идет!
— Варя, это же опасно!
— Нет, ничего. Она говорила, что немножко должна кровь идти. Она говорит, что я запустила очень. Это же почти как роды было… И грудь… ты посмотри, какие груди стали, как каменные…
Зоя взглянула на нее, не понимая. Варя пробормотала тихо: «Молоко ведь», — и вдруг в одно мгновение, в судорожном отчаянии вся съежилась, закрылась в одеяло, всхлипнула: «Мальчик мой!» — и захлебнулась истерическими рыданиями.
Зоя бросилась к ней. Она держала ее плечи, кутала в одеяло, уговаривала — ничего не помогало. Варя билась в ее руках, силилась задушить слезы, заткнула себе рот подушкой и, только вцепившись в нее зубами, затихла.
Зоя молча сидела возле нее. Она боялась заговорить с ней, чтобы не сказать правды. Она в бесплодном сожалении кусала губы, иногда вскакивала, кружилась по комнате, чувствуя невралгический холод на сердце и острые боли в висках.
— Не надо было говорить! Не надо было ей говорить! — с бессильным ожесточением повторяла она себе и томилась от невозможности признаться подруге в ошибке.
— Дай испить, — тихонько попросила та, — и ложись спать!
Зоя подала кружку с водой.
— Лягу, не беспокойся!
— Не «лягу», а ложись! Ты до обеда только работал·, сегодня! Смотри, у нас строго.
— Завтра выйду! Это не прогул, я отпросилась!
Варя отстранила ее настойчиво.
— Ляг, ляг. Давай спать… Неужто мне и завтра не выйти? — испуганно вздохнула она. — Уснуть бы! Я и через силу пойду. Какая тоска тут одной лежать.
Зоя погасила огонь, разделась, легла.
— Ты мне о нем никогда не говори больше, — почти шепотом проговорила Варя, — а только одно сейчас: он умер?
— Нет!
— Если умрет, то скажешь, а больше ничего…
— Хорошо! Спи!
За несколько минут Варя затихла. В комнате, в доме было тихо. В окна с улицы заглядывал мерцающий, белый свет от покачивавшегося перед окном электрического фонаря. Гулкое дыхание работавшей день и ночь фабрики стало слышнее. Зоя иногда, прислушиваясь, чувствовала, как тихо дрожат стены в такт работавшим где-то, чуть не в самой земле под фабрикой, машинам.
Варя засмеялась. Зоя вздрогнула и привстала.
— Почему я решила, что мальчик? — каким-то звонким и свежим голосом, еще звеневшим смехом, и неестественно громко крикнула та. — А может быть, девочка, а?
— Варя! — окликнула ее Зоя. — Варя! Варя!
Та ответила не скоро, но прежним глухим и слабым, своим голосом:
— А? Что?
— Почему ты не спишь?
— Нет, сплю.
— Спи и не думай ни о чем!
Опять звенящая тишина наполнила комнату.
Зоя смотрела в ползавший по потолку свет, чтобы не аидеть закрытыми глазами утопавшего в цветах гроба и такого мертвенно покойного лица с неплотно прикрытыми веками, точившими уже капли вытекающих глаз.