Собачий переулок [Детективные романы и повесть]
Шрифт:
— Обычные чернила разного состава принимают черный цвет спустя немного времени после того, как текст написан. Для глаза тут нет оттенков. Между тем как фотографическая пластинка с различной яркостью запечатлеет черный цвет написанного разными чернилами…
Лаборант, взволнованный исключительным характером работы, очень быстро произвел снимки. Пока он проявлял их, профессор курил и говорил задумчиво:
— Если пластинка не дает достаточных указаний — различные химические реактивы дадут необходимое свидетельство: одни чернила изменяют свой цвет от действия кислот, другие
Осокин ждал с замиранием сердца. Иглицкий недолго рассматривал пластинку.
— Чернила те же! Но… — он вдруг обернулся к слушателям, — но ведь если вы подозреваете, что тире закрывает собой точку…
Осокин взволнованно кивал головою.
— О, тогда мы сделаем проще. Мы обработаем эту черточку реактивами и затем предоставим микрофотографии решить вопрос!
Работа продолжалась чуть не до утра Но в результате измученным зрителям, сонному лаборанту и ликующему профессору микрофотография с неоспоримою убедительностью указала то место, где второй раз прикоснулось перо к бумаге для написания черточки, она же указала, что при написании этой черточки, разумеется, на пере было больше чернил, чем при написании точки.
Сеня посмотрел на Осокина, восхищенно рассматривавшего снимки, и покачал головою.
— Послушайте, гражданин Осокин, — холодно сказал он, — а для чего мы все это делаем?
Профессор и Осокин посмотрели на него с удивлением, но молча, дожидаясь объяснений.
— Да ведь и Хорохорин мог это слово подписать после. Вы ведь не утверждаете, что это другие чернила или другой почерк? Ну, конечно, он не мог написать «обоим» при самой Вере, которая могла бы защищаться, поднять крик, выгнать его! Он убил ее и потом приписал — ведь может это быть?
Осокин спокойно кивнул головою.
— Я уже вам доказывал, что в жизни все может быть.
— Так в чем же дело?
— Видите ли, — лукаво усмехаясь, ответил он, — видите ли, есть все-таки какой-то процент совпадений и зависимых друг от друга событий. И есть процент нелепостей, и есть процент несоответствий. Если же у нас на пятьдесят положительных фактов приходится пятьдесят подозрительных, то это процентное соотношение уже прямо указывает на достоверность подозрения.
Профессор, внимательно слушавший их, вмешался в спор.
— Наличие всяких не оправдываемых положением фактов требует внимательного исследования, несомненно.
— У нас их достаточно, — не без самоуверенности добавил Осокин, — и хотя каждый в отдельности может быть объяснен с известными натяжками и предположением случайностей, но все вместе они уже не случайны, конечно!
Сеня заходил по комнате.
— Что ж, тем лучше, тем лучше! Но кому могла понадобиться смерть Веры?
— А это уж другой вопрос! — ответил Осокин.
Он ожил. Он благодарил профессора, прятал снимки в портфель с невыразимой нежностью.
— Что будет дальше? — спросил Иглицкий.
— Убийца воспользовался самоубийством Хорохорина, чтобы убить девушку. Будем искать убийцу, которого должен знать Хорохорин. Нельзя допустить здесь случайности: убийца был с ними…
Петр Павлович вздохнул и прибавил:
— Если бы хоть на полчаса Хорохорин пришел в сознание, он сказал бы, кто убил!
— А если нет?
Осокин пожал плечами.
— Мы будем составлять список подозрительных людей среди ее знакомых.
Сеня покачал головой безнадежно. Усталость, волнение, то уверенность, то сомнение утомили его. Он молча простился с профессором и ушел за Осокиным, не говоря ни слова
Глава VI. ДЕЛО НАСТАЛО ЖИВЫМ
Над городом нависла мрачная тайна. Ярчайшие солнечные дни, стоявшие у нас весь июнь, мучили зноем, ослепительным блеском и проникающим всюду светом, но не при носили разгадки тайны. Опыт профессора Иглицкого стал единственной темой разговоров. Во всемогущество науки верили так, что изумлялись, почему не открывают реактива ми и фотографией имя убийцы.
Пуля, извлеченная при вскрытии убитой, оказалась дру того калибра: это уже казалось положительным доказательством, что убил не Хорохорин.
Падкая до всяких сенсаций, уголовных драм и пинкертоновщины обывательская масса быстро перерядила в своем представлении Хорохорина из преступника в героя. С такою же уверенностью, с какою два дня назад называли Хорохорина убийцей и тяжким преступником, теперь о нем рассказывали с подробностями прямо невероятными, что убийца застрелил девушку у него на глазах, что он покончил с собою, не вынеся смерти любимой девушки, и что самое подозрение его в убийстве чудовищно.
Но разгадки не было. Ее искали, ее ждали, о ней говорили, но ее не было. В поисках ответа на мучивший всех вопрос весь город наш устремился на похороны Веры. Говорили, что погребение не пройдет без события, что убийца не выдержит и покается на народе.
Хотя и в совершенно другом виде, но на могилу убитой действительно явилось известие, потрясшее всех, но обманувшее их ожидание.
Хоронили убитую только на четвертый день.
Гроб выносили утром из той самой часовенки при университете, соединенной с анатомическим театром, где производилось вскрытие, той часовенки, которую автор упоминавшейся пьесы превратил в студенческий клуб.
С раннего утра огромные толпы дежурили у ворот, наполняли университетский дворик, мяли цветочные клумбы, шептались, охали, разговаривали.
Хотя и предполагалось большое стечение публики, но действительные размеры возбужденного интереса к покойнице превзошли все расчеты. Распорядителей процессии не хватило, оркестр едва мог протолкаться к выносу, цепь студентов была порвана, как только гроб показался над головами, и едва-едва не случилось безобразной сутолоки.
Королев охрип, Боровков изнемог, сдерживая толпу могучими плечами. Зоя, едва поспевшая с фабрики к выносу, не могла войти во двор, но протолкалась к Сене и гробу только уже на улице, когда толпа схлынула отчасти, разбрелась по широкой улице, а цепь, окружавшая процессию, снова связалась руками.