Собачья роза. Бутон, шипы и прочее…

Щипан Роман

Прочее

ПОСЛЕДНИЙ «КАДР»

УТРЕННЕГО СНОВИДЕНИЯ

В память картинка засела острой занозой (Привидится же спросонок!): под отцветающей белой собачьей розой — мокрый дрожащий котёнок.

НОВОГОДНЯЯ БАЛЛАДА-1

Снегом пушистым тропинки зима засыпает, тусклое

солнце по небу устало бредёт… Ну-ка, гляди веселей — Новый год наступает! Грусти-печали с собой не тащи в Новый год. Грусти-печали оставь уходящему году — пусть захлебнётся, обманщик, горючей слезой. Ждали чего-то — должно быть, у моря погоды… Дышим свободней. Да снова запахло грозой. В новом году всех нас снова, конечно, надуют, только давайте, забудем об этом пока. Лучше плеснем-ка в бокалы струю золотую, ёлку нарядим… И вспомним, что жизнь — коротка. Медленный танец снежинок нам головы кружит… Трудно поверить, что завтра веселье замрёт. Где же ты, счастье?.. Ах, только бы не было хуже! Тусклое солнце по небу устало бредёт.

ПО МОТИВАМ ПЕСЕН

О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

За фабричной заставой, Где закаты в дыму, Жил парнишка кудрявый — Лет семнадцать ему… и другие песни.

Уцелей парнишка тот кудрявый (девяносто стукнуло б ему) — жил бы за фабричною заставой: там закаты, как и встарь, — в дыму. В старой доброй тесной коммуналке («все удобства» — чуть не во дворе) ожидал бы пенсии он жалкой да подачки скудной в ноябре. В местном ветеранском магазине — для детей да внуков дефицит… Где ж вы, комсомольские богини, очи — бирюза и антрацит? Мрамор обелисков на погостах, сбита кем-то ржавая звезда… Взорван мост. И звёзды девяностых — о, проклятье! — гаснут. Как тогда.

ГОРОДСКАЯ ВЕСНА

Хмурое небо, мокрый асфальт, грязный подтаявший снег на газонах, сока сосульки на раненых клёнах да голубей надоедливый гвалт. Бурым фонтаном — липкая грязь из-под колёс прошмыгнувшей машины. Вешние воды в разводах бензина мчатся по улицам, сором давясь. Где-то в овраге сдох мой Пегас. Люди спешили, спокойные, мимо. Приторно-гадкая мразь биохима всё ж просочилась под противогаз.

НОВОГОДНЯЯ БАЛЛАДА-2

Нежная музыка прежних лет отзвучит негромко, за горизонт уходящий след заметёт позёмка. В хрупких бокалах прозрачный лёд зазвенит беспечно — и девяносто базарный год мы проводим в Вечность. Пусть забирает с собой — не жаль! — горюшко и лихо; если и светлая где печаль — пусть угаснет тихо. Сказку прекрасную нам споёт грешница-гитара… Но — сохрани, грядущий год, сердце от пожара.

«ДЫМКА»

Между Волгою и Поясом Каменным, средь лесов дремучих, нехоженых, среди нив золотых да лугов заливных вьётся Вятка-река лентой серебряною. На высоком берегу — град велик стоит; тот, что звался раньше Вяткою, Хлыновом. За рекою, скрыто утренней дымкою, чуть

виднеется селение Дымково. В славном городе — хоромы белокаменны, в них шумят-дымят-гремят машины хитрые; в старом Дымкове — избушки-пятистеночки крепко в землю вросли, кой уж век стоят. Здесь в руках мастериц, в тонких пальчиках появилось раз на свет чудо чудное. Чудо чудное, диво дивное — расписная игрушка, «дымка» вятская. Барыни-сударыни руки в боки упирают, юбками широкущими тропки подметают. Девицы-красавицы от ключа идут, на коромыслах ведра полнёхоньки несут. Петух индейский веером распускает хвост, козлище бородатый роги до небу вознёс. Парень — с гармонью, да в новых сапогах… И рядом — олешек-золотые рога.

Затерялся в прошлом златорогого след… Может, так всё было, а может, и нет. Во бору дремучем златорогий бродил, на шелковых травах буйну силушку копил. В час багряных листьев на опушке стоял, грозного соперника на схватку ждал… Был не рогом вспорот бок его — тяжёлой стрелой. Подстерёг красавца охотник лихой. Прямо в грязь осеннюю — алый ручей… Зна-атная добыча! Королевский трофей. Тот охотник после всяку дичь добывал, лишь оленей больше никогда не встречал. Знать, сошлись олени со всей Вятской земли да за Пояс Каменный встречь солнцу ушли… Может, так всё было, а может, и нет. Время потеряло златорогого след, замутилась быстрая Вятка-река… Где же ты, олешек-золотые рога? Хрупкою игрушкой из рук мастериц ты бредёшь сквозь время, не зная границ. Из-под тонкой брови чёрной точкою — глаз… Прошлое языческое смотрит на нас.

БАБЬИМ ЛЕТОМ 2005-ГО

Алле Кузнецовой

Прозрачен воздух в паутине света, темна в реке спокойная вода… Подзатянулось нынче бабье лето — и тем нежданней грянут холода. И на стекле — узор морозной кистью, и будет в нём закатный луч играть, а меж страниц засушенные листья вновь не дадут холодной ночью спать. А солнце снова полыхнёт мятежно, и зазвенят, съедая снег, ручьи… По электронке шлём друг другу нежность и греем души зябкие свои.

«Как зарделись рябины! Конечно, мечтают о дубе…»

Алле Кузнецовой

Как зарделись рябины! Конечно, мечтают о дубе. А дубок затерялся среди тополиных полков. Одинокая астра цветёт на заброшенной клумбе, горделиво поднявшись среди пожилых сорняков. День теряет минуты. Осеннее солнце стыдливо луч роняет на землю, закутавшись в драную шаль облаков, погоняемых ветром. А озимь на нивах зеленеет вовсю, и — куда подевалась печаль? Пусть свежо по утрам, да зима наступает не завтра. С неба — дождик холодный. Но, душу и глаз веселя, на заброшенной клумбе цветёт одинокая астра — и не всё ли равно ей, куда повернётся Земля?

«Лишь к разрушенью Время держит путь…»

Лишь к разрушенью Время держит путь, шутя хоронит дерзкую мечту. А мы, надеясь в Вечность прошмыгнуть, синицу счастья ловим на лету. Разрушит Время храм, дворец, кабак, заставит вечно начинать с нуля. А мы, синицу ухватив в кулак, высматриваем в небе журавля. Погасит Время сотни ярких звёзд, мильон галактик обратит во прах. А мы жар-птицы яркий ловим хвост, забыв о той синице, что в руках. Но что такое Вечность? Звук пустой. Не властно Время лишь над добротой.