Собачья роза. Бутон, шипы и прочее…

Щипан Роман

РЫЦАРЬ ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ

Сонет мартовского кота

Несладко, братцы, в марте быть котом: по лужам — босиком, да шубку — в клочья, сцепившись в лютом поединке ночью (а враг — тяжеловесней, и притом он молод, и одним своим хвостом любой из наших дам запудрит очи). А дамы — так прекрасны, и… Короче, чудесно, братцы, в марте быть котом! Таинственно горящие глаза, загадочное «мур-р…» — и сердце в пятки! И лихо прёшь в атаку без оглядки, разумно позабыв про тормоза: шерсть — дыбом, хвост — трубой! «Ур-р-ра!..» — и в бой, благословлён

Вечернею Звездой…

С АРКАНАРСКОГО,

ИЗ ЦУРЭНА СПРАВЕДЛИВОГО

Два сонета

ПРОЩАЛЬНЫЙ СОНЕТ

Как лист увядший падает, на душу свалилась запоздалая любовь. И вот опять не видно берегов, и не понять, как выбраться на сушу. Я ждал тебя, любовь, — неужто струшу?! Неужто мне не разорвать оков, неужто снова ускользнёт улов в ладони потны, жадны, загребущи? В родной земле поэта не поймут: там в моде дыба и в почёте кнут; там мятежа трепещет стяг кровавый. А у толпы — звериное нутро; ей подавай клинок, а не перо; ей подавай хирурга с топором… Прощайте! Он настал — час вашей славы!

ПРИВЕТСТВЕННЫЙ СОНЕТ

Как лист увядший падает, на душу свалилась запоздалая любовь к скандальной славе льнущих хвастунов из тех, что не умеют прятать уши ослиные. Уж век бы лучше слушать змеиный шип и волчий вой врагов, чем от спесивых важных хомяков — паучью лесть. И не пускать наружу желчь чёрную и смертоносный яд. А впрочем, всё равно не разглядят; ещё, небось, и примут с восхищеньем… Им не стихи — клубничку подавай! Отравлен солью пышный каравай, и сапогом растоптан лист осенний.

ЧИЖИК-ПЫЖИК

Из ливерпульской гавани Всегда по четвергам Суда уходят в плаванье К далёким берегам… Редьярд КИПЛИНГ в известном переводе

На загадочной Фонтанке я ни разу не бывал; я не то что крепкой чачи — и сакэ-то в рот не брал. Только храбрый чижик-пыжик в этой призрачной дали в полдень пушку заряжает и даёт команду «пли!» Забава молодецкая — из пушки в белый свет. Пугаются воробушки — вот были, вот их нет! На площади копеечка валяется в пыли, а пушку — заряжают, и дают команду «пли!»

Что мне город Саутгемптон, что мне город Ливерпуль? Ведь на Мойке, ведь на Невке в феврале настал июль. Бродят белые медведи посреди гнилых болот, и развесистая клюква расцветает круглый год… Звон чарочек серебряных разносится окрест, и петухи горластые взлетают на насест. Бубенчики валдайские звенят-бубнят вдали, а пушку — заряжают. И дают команду «пли!» Эх, пушка — не игрушка: стреляет в белый свет, а попадает в душу. Ну, чисто пистолет! Горюет чижик-пыжик: ни водки, ни сакэ. И только ветка сакуры печально в холодке цветёт…

ЧУЖОЙ ЯЗЫК

Уж осени конец, Но верит в будущие дни Зелёный

огурец. С японского, из БАСЁ

Переводчики, с похмелья выпив чашечку сакэ, чуть перо держа в руке, заливают зенки зельем. А издатель, не краснея (мол, бумага стерпит всё!), за Бусона и Басё выдаёт их ахинею. И читатель, по-японски поминая чью-то мать, начинает понимать: на Востоке — юмор тонкий…

ИЗ ПОЭЗИИ НАУРУ [1]

Существует, авторитетное мнение,

что вся русская литература — православная.

Вот и взгляды косые, и злой шепоток под закуску, и считают лучи у звезды на спине… В православной России отказано в праве быть русским литератором — не-православному мне. Что ж, ребята, — отлично! Всё вы поняли верно, ребята. Выдающийся нюх и особый талант… Да, я — русскоязычный потомок язычников Вята, а с другой стороны — так и вовсе мигрант! Жаль, не знаю ни слова по-казахски да по-украински. По-английски — с акцентом да со словарём. Жаль, не чту Иегову, и штиблет не рифмую с ботинком, и пою, как поётся — дикарь дикарём!

1

Науру — государство на одноимённом острове в Южных морях. Крупнейшее месторождение фосфатов, из-за разработки которого сам остров в будущем исчезнет (если уже не исчез).

И живу, как живётся. Живуч, словно дикая кошка… Не безгрешен — под грешной лукавой Луной. Восходящее Солнце тепла мне подарит немножко — островка в океане привет озорной. Свет погасшей звезды — он ведь тоже кого-то, да греет… Без фосфатов — сады не приносят плодов. След стихами сквозь льды — может, станет кому-то теплее в одиночестве наших больших городов. Я не русский поэт — не пою православию славу. Мне бы — милую радовать доброй строкой! Кто же даст мне ответ: для чего всё величье державы, коль духовность в душе, а душевности в ней — никакой?

«Мне идеалы хоронить пришлось…»

Мне идеалы хоронить пришлось. Весной погибли. Пухом им земля. Кабатчик, сволочь, вбил последний гвоздь, назвавши фирму — «Алый парус». Тля.

«Посёлок тихий, именуемый Стрижи…»

Одноклассникам моим

Посёлок тихий, именуемый Стрижи; вторая школа, три десятка лет назад… Шальная юность, впереди — большая жизнь, и типографской краской пахнет аттестат. Бал выпускной — как наши девушки стройны! А ночь светла, и кружит головы вальсок… И драгоценно серебро речной волны, с весёлым плеском намывающей песок. Песчинки времени текут — одна к другой: Афганистан — и олимпийская Москва. И мы ещё совсем не знаем про застой — но отстояли от райкомовцев права! Нас раскидало по стране и временам, за три десятка лет дорожки разошлись. Мы с вами видели, как рухнула страна — не дай, судьба, увидеть детям эту шизь! Вот и пришли. Листвой деревья шелестят. Ну, здравствуй, школа! Как живётся, расскажи? Наш славный выпуск… Три десятка лет спустя, в посёлке тихом, именуемом Стрижи.