Собака — зверь домашний (Первое издание)
Шрифт:
— Баба жива была, порядок держала. А семейный человек лучше смотрится.
Вдруг зал загудел, словно волна морская.
— Гля, профсоюз подарки тащит, эх-ма, якрь те в клюз. Патефоны. Два, новые!
— Тихо, товарищи! Тихо! — парторг поднял руку. — Сейчас будем начинать. Предлагаю президиум.
Степан вышел из-за занавеса и соскочил со сцены в зал. Он быстро прошел к двери, на ходу застегивая пуговицы бушлата, толкнул от себя дверь и лоб в лоб встретился с Лосевым.
— Куда это ты на скоростях?
— На катер сбегаю. Андрей струны купил, а принести забыл. Сейчас позарез нужны.
— Осторожно иди над обрывом.
— Ничего, добегу! — ответил Степан и окунулся в мокрую темень пурги.
Кандюк незаметно выскользнул следом. Мысль его лихорадочно работала: «Поговорить, попросить, убедить… Только сегодня, сейчас, на дороге. Завтра будет поздно. Степан уйдет к ней после концерта и конец».
Он приподнял воротник пальто, пощупал на боку нож, без которого не ходил, и, вспомнив, что может встретить Дика, завернул домой. Хотел взять палку, но все замело снегом. Под руку попался топор. Кандюк прихватил его и бросился догонять Степана.
Ошвартованный к причалу катер отыгрывался на длинных тросах. Волны с грохотом ударялись о брекватер и полуразбитые вкатывались в ковш.
— Витя! По-моему, надо дать «дупленем» на берег и тогда надежно!
— Иди, Степа! Я с Костей заведу пару концов.
— Ну смотри, не опоздай на концерт!
— Жми, организуй! Я следом…
Степан поймал момент, когда борт, качнувшись, поравнялся с причалом, и спрыгнул, окунувшись в темень и вьюгу. Ветер уже не дул в спину, как по пути в ковш. Тугой, порывистый, он швырял комья снега в лицо, и Степан продвигался боком. Он шел правым плечом вперед, обратив лицо к морю, поджимался к скале, чтобы не упасть. Рука устала придерживать мичманку, и он, повернувшись спиной к ветру, заправил ремешок под подбородок. Несколько шагов шел спиной вперед, смотрел, как сливается с темнотой луч прожектора. Но что это? Черный шар прокатился в ворота. Собака.
И вдруг его озарила мысль: «Дик! Наверное, Дик! Сейчас в рыбозаводе, кроме сторожа, никого нет, а собак туда вообще не пускают, исключение Дику и то потому, что он появляется неизвестно когда и откуда».
Пока Степан размышлял, собака исчезла. Слилась со скалой, растворилась в снежном заряде.
А волны бесновались внизу, бурлили, как в гигантском котле, выплескивались, опадали, чтобы с новой силой удариться в скальный берег. Циклон набирал силу. Потеплело. Хлопья снега таяли на лету, превращались в капли. И вот уже снова лил дождь, косой и хлесткий.
Ветер завывал, как волчья стая, кидался в гору, ломал ольховник…
Кандюк втиснулся в расщелину скалы. С того времени, когда достиг середины тропы, он уже не спускал глаз с освещенных ворот рыбозавода. Благо ветер дул в спину и видимость стала лучше. Степана он увидел и узнал сразу.
Сердце Кандюка застучало молотом. Вдруг Степан поскользнулся и упал. Это было так неожиданно, что Кандюк растерялся. Но в следующий миг он отделился от скалы, склонился над Степаном и оцепенел. Парень лежал неподвижно, а по виску растекалась кровь. Пока он думал, что делать, длинной торпедой, выброшенной из темноты, мелькнул силуэт собаки. Сбитый ударом в грудь, Кандюк упал на спину, не выдержав тяжести огромного пса. Это был Дик. Разжались руки, топор выпал, и дикий крик ужаса взлетел над скалами. Крик слился с грохотом наката, с завыванием штормового ветра, с звериным рычанием пса. Шарф и телогрейка мешали Дику сдавить горло. Он рвал тряпки. Рвал быстро, яростно, остервенело. Страх
— А-а-а! — летело над поселком. — А-а-а…
Выл ураганный ветер, тяжелой дробью сыпал град, прибой рычал, как полчище львов, а из клуба на поиск уже выходили люди.
Рассказы
«Подвиг»
Шла к концу ночная вахта. Впрочем, моряки теплохода «Игарка» в этом полярном рейсе отличали день от ночи лишь по обеду, приготовленному к двенадцати ноль-ноль поварихой Нюрой.
Судовые часы показывали три часа тридцать минут, когда матрос Вьюгин заметил на льду что-то белое, живое.
— Стоп! Да это же медвежонок! — воскликнул он, наводя резкость бинокля. — Поймать бы…
Вьюгина никто не слышал, так как второй матрос ушел будить смену, а штурман находился в штурманской.
«Поймать…» — эта мысль уже не давала покоя.
Вьюгин еще раз осмотрел горизонт и, убедившись, что мамаши нет, принял решение. Он спрыгнул на темно-синий пак и зигзагами от тороса к торосу двинулся в сторону намеченной цели.
«Вот это будет сюрприз, — рассуждал он. — Втащу в каюту к Нюрке. Уж этот подарок в иллюминатор не выбросит».
А медвежонок, не чуя беды, шел к пароходу: его очень привлекало черное чудовище. И он впервые видел двуногое существо, которое неуклюже пряталось за пологим торосом. Медвежонок потянул носом.
«Глупый, — подумал Вьюгин, прижимаясь плотнее к холодной глыбе, — идет сам прямо в руки. Сейчас я его сцапаю. Ну иди, иди», — мысленно подгонял он зверя, и когда медвежонок подошел близко, Вьюгин, напружинившись, прыгнул. Крепкие матросские руки утонули в густой белой шубе.
— Попался голубчик… Не вырвешься. — Вьюгин опоясал медвежонка ремнем.
На баке «отбили склянку», ее звон пролетел над льдинами, подстегнул Вьюгина.
«Пора сдавать вахту. Это хорошо», — подумал он.
Но вдруг он вспомнил, что второпях не сбросил трап, а на трехметровую высоту борта без него не подняться.
— Эх, черт, какая досада. Придется поднимать аврал. Да иди же ты, бестия! — поддернул он медвежонка.
Но владыка Севера тормозил всеми четырьмя, оказывая упорное сопротивление.
Несмотря на вечный холод, Вьюгина пробил пот. Но он с не меньшим упорством волок свою добычу.
А сзади бесшумно и быстро бежала мать. Она почуяла человека и готова была разорвать любого, кто посмеет обидеть ее дитя. Старая медведица настигала матроса.
Вьюгин не оглядывался. Его заботил лишь трап, которого не было за бортом. Он очень сожалел, что из-за торопливости теперь смазывалась ярко нарисованная картина встречи, пропадал тот эффект, на котором строилось покорение непокорной.