Соблазн быть счастливым
Шрифт:
– Да, это правда, но готовка – одна из тех немногих вещей, что обычно делаются для других, а не для себя.
Она улыбается. Кажется, что все, что я говорю, поднимает ей настроение. Я не считаю себя особенно приятным собеседником, но она, однако, дает мне почувствовать себя вполне общительным человеком. В этом одно из ее достоинств, ее самое весомое преимущество (не считая сисек, разумеется). Благодаря Россане ты считаешь себя лучше, чем ты есть. Кто его знает, притворяется ли она, но даже если и так, то, черт побери, она очень хорошая
– Но у тебя есть семья, дети? Ты мне никогда об этом не говорил! Я знаю только, что ты был женат.
Это все потому, что мы сидим за столом – это он придал ей храбрости задать этот вопрос. На самом деле чувствуешь гораздо большую близость, когда сидишь вместе на кухне, чем когда лежишь вместе в постели.
– Да, у меня двое детей, – буркаю я, набив рот хлебом, которым я заедаю яичницу.
Мой ответ звучит резко, но она все же не отступает.
– Два сына?
– А мы разве не должны были говорить о твоих проблемах?
– Ладно, проехали.
– Сын и дочь. Хотя я, наверное, должен сказать «две дочери».
– В каком смысле?
– Мой сын – не такой, как все, – бросаю я небрежно и отхлебываю глоток вина.
На этот раз Россана не просто улыбается, она смеется вовсю.
– Что такое?
– Ты говоришь так, будто это не твой сын!
– А как мне, по-твоему, нужно говорить?
– У него кто-то есть?
– На самом деле он от меня это скрывает.
Она поднимается и достает пачку сигарет из шкафчика над мойкой. Я пользуюсь случаем и тоже беру себе сигаретку, хотя мне и не следовало бы курить – три года назад у меня был инфаркт. Слишком беспорядочная жизнь, как сказали врачи. Курение, алкоголь, недосып, неподходящее питание. Несколько месяцев я жил у Звевы, где она держала меня в черном теле – не дай бог было нарушить режим! – но потом мне осточертело изображать сына собственной дочери, и я вернулся к себе домой, где снова стал вести свою обычную жизнь. Все равно в моем возрасте сердечный удар – это еще не самый плохой конец.
– Мой сын потерял работу, – сообщает Россана немного погодя.
Я делаю затяжку и наблюдаю, как рассеивается дым в желтоватом свете маленькой лампочки под потолком. Помещение кухни – темное, с дряхлой мебелью и выщербленной кафельной плиткой. Атмосфера, в общем, гнетущая. Но, во всяком случае, кухня кажется чистой.
– У него трое детей и жена, которых ему надо кормить, и он не знает, что ему делать. А у меня денег он брать не хочет, от меня ему ничего не надо!
Россана – спокойная, миролюбивая женщина, несмотря на свое агрессивное лицо с резкими чертами, черными грозными глазами, орлиным носом и мясистым ртом. Именно это противоречие и делает ее такой привлекательной.
– На самом деле он со мной не разговаривает. Когда я прихожу навестить внуков, он просто уходит. Он не может простить мне того, чем я занимаюсь.
– А зачем ты ему сказала?
– Он сам узнал, не так давно. С тех пор он не хочет со мной разговаривать.
– Но почему, ты ведь сколько уже этим занимаешься?
– Тридцать лет, уже целую жизнь! – Ничего себе, если бы она платила пенсионные взносы, она могла бы скоро выйти на пенсию. Я стараюсь не думать, сколько мужчин побывало за последние тридцать лет на этой кухне, и концентрируюсь на ее словах. В том числе и потому, что, пока она говорит, мой мозг уже приступил к поиску решения. – Хозяин фирмы выгнал его ни с того ни с сего, даже не выплатив расчета.
– Как такое возможно?
– Он работал без оформления, ты же знаешь, как у нас это бывает.
Ну конечно, я знаю, вот только никак не могу с этим смириться. Она снова принимается что-то говорить, я подливаю вина в бокал. Я уже ее не слушаю – мне только что пришла в голову одна мысль.
– Может быть, что-то и можно сделать, – прерываю ее я.
Она смотрит на меня со слабой улыбкой, пытаясь понять, шучу я или серьезно.
– Тебе нужно спросить сына, может ли он доказать, что он там работал, есть ли кто-то, кто готов выступить свидетелем. Может быть, удастся составить неплохой иск и подать в суд на этого типа.
– Правда? – В глазах у нее загорается свет.
– Я сказал «может быть»…
– И как это сделать?
– Ну, предоставь это мне. Скажи только, как зовут хозяина фирмы, и постарайся найти хоть какие-то доказательства, что твой сын там работал.
Она протягивает свою руку к моей, но я инстинктивно отстраняюсь прежде, чем почувствовать что-то вроде раскаяния. Однако Россана уже опомнилась и вернулась к себе прежней.
– А ты что, был адвокатом?
Теперь моя очередь рассмеяться.
– Боже упаси, это моя дочь – адвокат, а я – трансформист!
– Трансформист? Это кто?
– Трансформист – это тот, кто умеет прикидываться кем угодно. Типа хамелеона.
Она зависает в растерянности на пару секунд, а потом говорит:
– Все равно, ты помог бы мне решить очень большую проблему. Я весь день ни о чем другом и думать не могу!
– Ну, я не сказал, что дело точно выгорит, но я поговорю о нем с моей дочерью Звевой – черт побери, она по жизни только тем и занимается, что ведет тяжбы с ближним! Вот увидишь, твоего сына снова вернут на работу. Или, по крайней мере, он получит то, что ему причитается.
Ее рука стискивает мне локоть. На этот раз я не могу отстраниться, это было бы уже слишком.
– Но почему ты это для меня делаешь? Почему помогаешь моему сыну? Почему приглашаешь меня на ужин?
Такое количество вопросов заставляет меня нервничать – особенно когда я не знаю на них ответа. Я не знаю, почему мне хочется ей помочь, но я внезапно чувствую, что это будет правильно. Я поднимаюсь без всяких объяснений и направляюсь в спальню в поисках своей одежды. Она показывается в дверях и какое-то время молча наблюдает за мной, а потом выдает: