Собор Святой Марии
Шрифт:
Солдат схватил несчастного новобранца за грудки и поднял его до уровня своих глаз. У Хауме даже не было времени осознать, что с ним происходит. Только что его толкнул боевой конь и он упал, а уже в следующее мгновение на него набросился какой-то взбесившийся солдат. Тем временем бородач, не переставая кричать во все горло, стал трясти Хауме и, не отпуская его, бить по лицу так, что у того из уголка рта потекла тоненькая струйка крови.
Арнау видел, как Хауме дрыгал ногами в воздухе.
— Брось его! Скотина! — Собственный голос, раздраженный и злой, удивил его самого.
Люди начали отходить от Арнау и ветерана. Хауме,
— Он не виноват… — пробормотал Арнау, показывая на Хауме, который все еще не понимал, что происходит.
Не говоря ни слова, бородач набросился на Арнау, как бешеный бык; он ударил его головой в грудь, отбросив на несколько метров, так что зевакам пришлось сместиться в сторону. Арнау почувствовал такую боль, как будто ему пробили грудь. Зловонный воздух, к которому все уже успели привыкнуть, казалось, на мгновение исчез. Он широко открыл рот и попытался подняться, но следующий удар в лицо снова опрокинул его на землю. От жгучей боли в голове Арнау едва не потерял сознание. Он попробовал отдышаться, сделав пару глубоких вдохов, но еще один удар, на этот раз по почкам, свалил его на землю. Потом началось ужасное избиение, и Арнау, не в силах противостоять сопернику, закрыл глаза и свернулся в клубок.
Когда ветеран прекратил наносить удары, Арнау подумал, что этот сумасшедший разорвал его на куски. Но несмотря на боль, пронизывающую его тело, он чувствовал в себе нечто такое, что могло бы помочь ему в поединке с этим безумцем. Казалось, будто он слышит чей-то голос.
Лежа на земле, все еще скорчившийся от боли, Арнау напряг слух. И он услышал это.А затем еще раз, и еще… Он широко раскрыл глаза и обвел взглядом людей, стоящих вокруг. Они смеялись, показывая на него пальцем, но слова отца звучали отчетливо: «Я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным». В потрясенном сознании Арнау смешались события и воспоминания: он увидел своего отца, висящего на веревке на площади Блат; вспомнил первый камень, который отнес к церкви Святой Девы у Моря, и те усилия, которые ему пришлось приложить, чтобы донести этот камень на еще неокрепшей спине; почувствовал щемящую боль и гордость, представив, как сбрасывал его на глазах у всех, кто строил церковь. Арнау медленно поднялся, его лицо было в крови… Ветеран, ухмыляясь, потирал руки.
— Скотина!
Бородач резко повернулся, и весь лагерь услышал трение его штанов, сшитых из грубой ткани.
— Глупый крестьянин! — крикнул он, прежде чем наброситься на Арнау всей своей массой.
Однако бастайшзнал, что ни один камень не мог весить меньше, чем эта скотина. Ни один камень…
Арнау кинулся к бородачу и обхватил его руками, чтобы не дать себя ударить. Крепко сцепившись, оба покатились по земле. Арнау удалось подняться раньше, чем это сделал ветеран, и, вместо того чтобы нанести ему удар, он схватил противника за волосы и кожаный ремень. Подняв его над собой, как будто это была кукла, он бросил солдата
Бородач с проклятиями упал на зрителей.
Однако эта демонстрация силы не испугала солдата. Привыкший к дракам, он уже через несколько секунд снова стоял перед новобранцем. Однако Арнау успел приготовиться и твердо держался на ногах. На этот раз бородач не стал набрасываться с наскока, а попытался нанести выверенный удар.
Арнау оказался проворнее: он отбил удар, схватил соперника за предплечье, перевернул над собой и бросил его на землю, так что тот отлетел на несколько метров от него. Но и такой способ защиты не остановил солдата, и нападки продолжались.
Наконец, когда бородач ожидал, что новобранец в очередной раз подбросит его в воздух, Арнау сжал кулак и нанес ему удар в челюсть, вложив в него всю свою ярость.
Крики, сопровождавшие потасовку, смолкли. Бородач упал без сознания к ногам Арнау. Бастайшхотел было размять руку и облегчить боль, которая пронизывала суставы пальцев, но под взглядами собравшихся продолжал стоять, не разжимая кулак, как будто собирался ударить снова. «Не поднимайся, — мысленно просил он, глядя на солдата. — Ради Бога, не поднимайся».
Неуклюже выпрямив спину, ветеран попытался встать. «Не делай этого! — Арнау поставил правую ногу на его лицо и прижал бородача к земле. — Не поднимайся, сукин сын!» Драчун затих, и товарищи солдата поспешили к поверженному, чтобы оттащить его в палатку.
— Эй, парень! — прозвучал чей-то властный голос.
Арнау повернулся. Перед ним стоял рыцарь, из-за которого и началась драка. Все еще одетый в доспехи, он выглядел довольно внушительно.
— Подойди ко мне.
Арнау подчинился, машинально разминая ушибленную кисть.
— Меня зовут Эйксимэн д’Эспарса, я оруженосец его величества короля Педро IV. Я хочу, чтобы ты у меня служил. А сейчас иди к моим офицерам.
28
Три девушки молча переглянулись, когда Аледис набросилась на еду. Словно изголодавшийся зверь, она стояла на коленях и, запустив обе руки в суп, чтобы достать оттуда мясо и овощи, с жадностью ела, украдкой посматривая на незнакомок поверх миски. Одна из них, самая юная, с густыми светлыми вьющимися волосами, спадающими на голубое платье, поджала губы и повернулась к двум остальным.
«Какая из них не прошла через то же самое?» — казалось, спрашивала она их. Ее подруги согласились, незаметно кивнув, и все три вышли из палатки.
Когда они удалились, девушка со светлыми волосами вернулась в палатку, где находились, прячась от июльского солнца, которое падало свинцом на лагерь, еще четыре девушки. Они были несколько старше тех, кто остался снаружи, и сидели рядом с хозяйкой, которая не отрывала глаз от Аледис. Когда та появилась здесь, она позволила накормить ее и с того момента не переставала наблюдать за девушкой. Оборванная и грязная, но красивая… и молодая. Откуда она? Не бродяжка, не попрошайка, как ее подопечные. И явно не проститутка: девушка вздрагивала и невольно пятилась, когда встречала кого бы то ни было. На ней была грязная разодранная рубашка; ее волосы спутались в сальный клубок… Однако у нее были белые зубы. А значит, ей неведомо, что такое голод и болезни, от которых темнеют зубы. Что она здесь делает? Может, прячется от кого-то? Но от кого?