Собор
Шрифт:
— Слушаю?
— Анатолий Александрович, добрый вечер.
— Ванечка, — обрадовался Баргин, — что-то ты пропал, я тут тебе еще кое-что накопал.
— Спасибо, но у нас некоторые изменения.
— Хорошие?
— Уж не знаю. — Иван помолчал. — У меня вчера был Богородцев.
— Да ты что! Сам?
— Да, предлагал что-то вроде мировой.
— И что же?
Баргин почти воочию увидел, как Иван улыбнулся:
— Мы не начинали эту войну, он нам ее навязал.
— Я это знаю, но все-таки что вы решили?
— Если сможем, выполним то, что он просит.
Баргин понял, что Иван не хочет по телефону обсуждать эту тему.
— Ну ладно, а я, знаешь ли, на пенсию собрался.
— Уже в курсе, — рассмеялся Иван, — потому и звоню.
— Это кто же тебе настучал? — деланно возмутился
— Сорока на хвосте принесла…
— Хорошо иметь широкие связи с лесной живностью.
Тут расхохотались оба. Отсмеявшись, Анатолий Александрович поинтересовался:
— Ну и что ты хочешь мне предложить? Если работу, то боже упаси. Я отдохнуть хочу, порыбачить, грибов пособирать, а ты меня в гроб загонишь своим темпом. Зверюга ты лесная, дикая.
— Да нет, все гораздо страшнее. Ты где думаешь обмыв устраивать?
У Баргина аж дух захватило от мелькнувшего предположения.
— Неужто хочешь предложить свой этот, как его, ну чудо географическое?
— А ты что, против?
— Нет, Ванечка, — с сожалением протянул Баргин, — на это никаких моих выходных пособий не хватит, а тебя разорять я никогда не соглашусь.
— Ну если ты считаешь, что полсотни престарелых работников МВД, суда и прокуратуры могут меня разорить, то плохо же ты обо мне думаешь.
— Ишь как завернул: престарелых. А вот фиг, мы еще орлы!
Иван вновь расхохотался:
— Ладно, согласен, орлы. Только птицы, как известно, едят меньше людей, что еще лучше для моего кошелька. Или ты опасаешься, что тебя обвинят в страшной коррупции, а потом выгонят без пенсии, бодро отрапортовав наверх об еще одном разоблачении?
Теперь засмеялся Баргин.
Они проболтали минут пятнадцать, что для Ивана с его отвращением к телефонным разговорам было рекордом. Прощаясь, Иван пообещал:
— Ладно, Александрыч, сейчас чуть разберемся, я тебя к нам на рыбалку вытяну.
— Мне сейчас удочки в машину бросить?
— Не надо ни удочек, ни машины. Не торопясь денька за три до места дойдем, а рыбку будешь голыми руками из воды вытягивать.
— Это как это? — удивился Баргин.
— Увидишь, — хмыкнул Иван. — Ладно, бывай. — И в трубке раздались короткие гудки.
Баргин удивленно покачал головой и положил трубку. От разговора с Иваном на душе полегчало. Он прошел на кухню, достал из морозильника Лушкину бульонку и бросил в раковину размораживаться. Сварил себе яйцо и сосиску и уселся ужинать в комнате перед телевизором, по которому гнали очередной сериал. Где-то на периферии крутилась какая-то ускользающая мыслишка, которая никак не давала расслабиться и в то же время не всплывала на поверхность. Анатолий Александрович попил чайку, как обычно уговорив пару чашек, потом пощелкал программами, но эта въедливая мыслишка никак не могла угомонится, и он, вздохнув, решил пойти прогуляться. Лушка кубарем слетела по лестнице и оросила ближайшую лавку. Обнюхалась с дворнягами, коих масса развелась в последнее время, и гордо засеменила знакомым маршрутом к железнодорожной насыпи.
Пока шли вдоль насыпи, проехало три патрульные машины: два милицейских «жигуленка» и армейский «УАЗ» с развернутой в сторону кустов фарой-искателем. Баргин не спеша шел по протоптанной в снегу тропинке, размышляя о том, что все это очень напоминает осадное положение. Перед самым поворотом в сквер он остановился, пронзенный вдруг оформившейся мыслью, которая мучала его весь вечер. Будто фишки детской игры «пятнашки» разом, щелкнув, встали на свои места. Он знал, что некое искусство позволяет членам Собора передвигаться намного быстрее обычных людей, а в их боевых способностях любой мог убедиться, просто просмотрев оперативную съемку осмотра того особняка. Но это означало, что они напрасно ищут банду маньяков или отрабатывают другие, еще более невероятные версии. Баргин постоял несколько секунд, ошарашенный таким открытием. Мысли метались. Ему очень хотелось ринуться домой, позвонить Ивану, попросить его приехать, разобраться, успокоить, но тут же его начали мучить сомнения: а вдруг Иван тоже замешан в этом? В следующее мгновение он яростно отметал такое предположение, а потом со страхом думал, а не ослеплен ли он своей искренней привязанностью. Наконец он решил, что не уснет, если хотя бы не задаст Ивану вопроса.
— Домой, домой, Лушка, — и двинулся по аллее.
Лушка посидела, тоскливо глядя вслед какой-то пришибленной фигуре хозяина, жалобно тявкнула, будто нехотя поднялась и потрусила следом, поджав хвост и испуганно озираясь.
Когда из темноты выпрыгнули две черные тени с горящими во тьме волчьими глазами, Баргин испуганно отшатнулся. Одна из теней вдруг поднялась и встала на задние лапы. Анатолий Александрович с трудом оторвал взгляд от этих неистово горящих глаз и увидел, что существо имеет тело человека. Баргин почувствовал, что словно каменеет.
— Кто ты? — еле смог он произнести пересохшими губами.
— На тебе отблеск Волка, мясо. — Речь странной твари мало напоминала человеческую. — Они не дали мне поединка. Он пожалеет об этом.
В следующее мгновение Баргин почувствовал, как на его горле сомкнулись острые клыки.
6
Реклама чемпионата шла по телевизору каждый день в течение месяца до его начала. Схватки братьев с противниками на ринге выглядели не очень зрелищно. Они длились несколько секунд. Но показанные в записи с замедлением выглядели эффектно. Медленный, неуклюжий бросок в атаку, и молниеносный, даже при замедлении, захват, бросок и удар, а затем боец Собора замирал, будто скованный. Один из волхвов, сидевший в зале, останавливал бойца. Большинство из тех, кто выходил на ринг, были отроками, они еще не умели контролировать то, что Конрад обозвал боевым трансом. Сказать по правде, и у тех, кто имел ранг воинов, это не всегда получалось. Но на экране этого не было видно. На экране боец замирал в величественной позе, наблюдая, как его противник, кувыркаясь, отлетает в сторону и падает на ковер безжизненной грудой. В этих схватках не было ни крови, ни смерти. Но, как правило, противников братьев уносили с ринга на носилках. Не многие пришедшие в себя к концу поединка могли сдвинуться с места. От боя к бою в строю оставалось все меньше чужих. И вот наступил ДЕНЬ.
Иван проснулся рано. На ночь он отключил телефон и поэтому должен был бы по идее хорошо выспаться. Но почему-то чувствовал себя измученным и недоспавшим. Он вышел на улицу, позвал младшего и пробежался кружок вокруг дома, щуря глаза от поземки, временами грозящей перейти в легкую вьюжицу, и напоследок растерся снегом. Немного полегчало. Иван заварил чая со зверобоем и подключил телефон. Пока чай настаивался, он оделся. Порфирий до сих пор сохранял иллюзии по поводу того, что уж в своей-то школе он по-прежнему хозяин. И предвкушал, какой сюрприз подложит остальным, выставив ТАКОГО бойца. В процессе так называемого обучения все братья делали вид, что едва знакомы друг с другом, и Порфирий после тренировочных боев в присутствии никем не замечаемого Сыча однажды постарался деликатно отделить Ивана от остальных и в баньке, выставив на стол водочки с балычком, доверительно задышал перегаром в ухо и жарко забормотал:
— Меня держись, парень, не пожалеешь. На кой черт тебе этот иностранец? Он потешится, потешится да и забудет. А за мной как за каменной стеной. Понял?
Иван молча кивнул. После той баньки Порфирий повеселел, на все проблемы смотрел презрительно улыбаясь и приобрел привычку, обращаясь к Ивану, использовать покровительственный тон. А когда ребята уже разъехались, он совсем успокоился.
Но сегодня Порфирия ждал сюрприз. Сегодня был его последний день в роли руководителя Федерации, и, вероятнее всего, сегодня был и последний день существования самой Федерации. Хотя, возможно, она выживет и займется чем-нибудь еще. Все-таки она называлась Федерация национальных единоборств, и ее полная ориентация на Собор была заложена именно Богородцевым. Иван улыбнулся, в любом случае сегодня все вернется на круги своя. Он подумал о своих. Фил, Конрад и Эльха давно приехали в роли руководителей и участников иностранных команд. Иван выпил чаю и поднялся. Сегодня он должен был приехать в центр на машине. В этот момент зазвонил телефон. Когда в трубке раздался голос Сашки, Ивана пронзило острое чувство утраты. Сашка тихо произнес: