Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1
Шрифт:
рукой… Великая. С ней пишется навсеГДА.
ГДА! — Стоит в отдалении и улыбается, а потом
подходит ближе… А потом идет рядом… А потом поло-
жит руку на плечо, подымет высоко, до себя — и даст
взглянуть…
И ты бросишь стол, дела, людей…
— Иду к тебе…
И улыбнешься неугасимо!
Белый свет
До чего мне хорошо в Ульянке. Стремлюсь куда-то
и
тишина. Какой-то чистый, ясный белый свет.
Хорошо на белом свете. На юге синий, голубой, чер-
но-бархатный… Совершенно беззвучно проезжают
троллейбусы. Безмолвные, неподвижные дома. Здесь
они действительно неподвижные.
Солнце не греет и не светит, а освещает. Четко-чет-
ко. +5°С… Апрель. И не сумерки, а ясный, светлый ве-
чер. Ни одного телефонного звонка. Обманами, сканда-
лами, холодностью добился своего — сообщения пере-
стали поступать.
А этот холодный белый свет входит в душу.
Один-один средь бела света с белым светом, что
придерживаешь губами и веками, и выпускаешь из се-
бя только на бумагу, чтобы сохранился подольше.
Целую.
В Греческом зале
Для А. Райкина
Дали этим женщинам два выходных, так они прямо
с ума посходили. Убивают время как попало. Вместо то-
го чтобы отдохнуть… В прошлое воскресенье потянула
она меня на выставку. Вернисаж какой-то… Я думал —
музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: го-
рячего нет, один сыр и кофе. В Третьяковке хоть солян-
ка была, а на вернисаже одна минеральная. Нет, думаю,
тут не отдохнешь…
А воскресенье проходит.
Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил,
прихватил на углу. Только разложился, газетку посте-
лил, вахтерша прицепилась:
— В Греческом зале, в Греческом зале, как вам не
стыдно!
Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:
— Чего орешь, ты, мышь белая?.. Ты здесь каждый
день дурака валяешь. А мне завтра на работу. Стакан
бы лучше вынесла… Видишь, человек из горлышка
булькает?!
…Что селедку?.. Кто селедку?.. Какую селедку?.. Ну,
селедку развернул у него на плече… А что ему сделает-
ся? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной
кончается, поймешь ты, коза старая?!
…Кто Аполлон?.. Я — Аполлон? Он — Аполлон? Ну
и нехай себе Аполлон… Повесил я ему авоську на руку,
а куда вешать, на шею?!
От народ!..
Хорошо еще, ребята поддержали… А на часах уже три!
А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на
часах.
Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате
прихватил. От умора! От смех! Музей, музей — нечем
банку открыть! Хоть убейся. Куда я только не лазил.
Приспособился под конем… Железку какую-то ото-
рвал, только ударил, как заверещит, у меня даже банка
выпала. Вахтерша с указкой! Ну?! Я ей из-под коня так
тихо замечаю:
— Чего ты дребезжишь?! Что я, тебя трогаю или ку-
саю кого?! Ты себе, я себе, они себе…
Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все улади-
лось… Так штопора нет! Вот музей…
Тут я ей совсем тихо, ну тихо совсем:
— Слышь, штопор есть?
— Это итальянская живопись семнадцатого века!
— Ты не поняла, — говорю, — я тебя не спрашиваю,
где брала живопись, я спрашиваю: штопор есть?
— Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг жи-
вопись!
— Понимаю, а ты без штопора можешь открыть?
Я же об пол буду стучать, мешать. А вокруг живо-
пись…
Намучился! Оторвал от этого же коня еще одну же-
лезяку, пропихнул внутрь, но настроение уже не то…
В какой-то гробнице в одиночку раздавил кагор в кро-
мешной тьме, в антисанитарных условиях… Бычки,
конечно, руками хватал… Хорошо, грузин стоял на
камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть пору-
бил на куски.
Когда я из гробницы вылез, еще мог экскурсию про-
должать, хоть в паутине и в бычках… Но они исчезли.
Так что воспринимал в одиночку… Поковырял того
грузина — мура, опилки, дурят людей.
А тот железный, что на лошади сидел, — тот ничего,
крепкий… Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал,
рвал, не идет — неплохое качество!
Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо
еще вечером, в скверике, врезали «Зверобой» и закуси-
ли с колен… Хоть как-то отдохнули.
Теперь, говорят, в Большом театре «Столичная» по-
явилась, только билет на «Чародейку» надо брать. По-
чем же у них сто грамм получается?
Дефицит
Для А. Райкина
Послушай меня, дорогой! Что я тебе скажу. Все идет
к тому, что всюду все будет, изобилие будет! Но хоро-
шо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодой,