Собрание сочинений (Том 3)
Шрифт:
– Я тебе покажу наш мотобродвей!
– крикнул Игорь, набирая скорость. Там пацаны катают своих девчонок, а я прокачу бабушку.
– Внук вел мотоцикл уверенно и плавно, и я, сидевшая вначале как окаменевший будда, понемногу расслабилась, даже покачалась по-хулигански из стороны в сторону, ничего не произошло, - с сытым стрекотом машина мчалась вперед. Незаметно мы выскочили на широкий зеленый проспект.
– Смотри!
– крикнул мне Игорь.
Смотреть действительно было на что. Нас тотчас обогнали три мотоцикла, и я перехватила удивленные взоры, обращенные на меня. Игорь явно
– Не уверен, не обгоняй!
Игорь расхохотался, поддал газу, мы рванулись вперед, оторвались от любопытных.
Никогда не приглядывалась к весенней Москве, а оказалось, ее дальние бульвары запружены мотоциклами. Они проносились мимо нас цветными, размазанными скоростью пятнами, устраивали разноголосые спевки перед светофорами, юркали среди машин, и мне становилось страшновато за лихих гонщиков.
Неожиданно Игорь свернул в сторону и понесся к центру. Мелькали знакомые дома Садового, я узнала забор зоопарка, крутой, с ходу, поворот, угол сквера, скамейка. И вот мы стоим возле нее...
Со скрипом - в прямом, не переносном смысле слова - перебираюсь с задней подушки "Явы" в удобное ложе садовой скамьи, озираюсь, и сердце мое, раскачиваясь, начинает бить в набат.
– Ба, - позвал Игорь, - ты узнаешь?
Узнаю ли я? Почти сорок лет прошло с тех пор, как я уехала из Москвы, увозя от тяжкой памяти Сашу и Алю. Сорок, а будто вчера.
Еще бы не помнить!
Но Игорь-то, откуда знает он? Я спросила. Отец, Саша. Однажды, когда Игорь был маленьким, они пошли в зоопарк, и Саша показал сыну дом, где мы жили раньше.
– И ты запомнил?
– удивилась я.
– Не только, - ответил он.
Я повернулась к Игорю, он смотрел на меня удивленно и ласково.
– Прошлым летом нашел старика, который вас помнил.
– Внук разглядывал меня, словно маленькую напроказившую девчонку, потом сказал негромко: Ба! Зачем ты скрываешь?
Я складывала буквы ледяным, непослушным языком:
– Им сказал?
Он словно всхлипнул - коротко рассмеялся:
– Нет!
Я молчала, потихоньку приходила в себя. Отступать некуда. Но может ли хранить тайну мальчик?
Тайну? Я берегла ее множество лет. Страдала, бывало, отвергала, сомневалась в ней, ее нужности, и все же молчала, не могла рассказать. Единственно - Марии, сердобольной спасительнице моей, сказала в тяжкий какой-то миг, разделила ношу на двоих. Но Мария жизнь прожила, а Игорь мальчик.
– Я ведь все знаю, - подтолкнул он меня.
– Ты только объясни.
Будто слышит мои сомнения.
Действительно, знает.
– Чур, уговор, - говорю я.
– Им ни слова.
– Никому, - отвечает внук, смотрит на меня блестящими глазами, и я вздыхаю: верю ему, как Марии.
Нужна ли безмерная любовь? Уничтожающая все, даже счастье?
Итак, Женя и я, всегда Женя и я, хотя мне выпало появиться на свет
Мы не близнецы, а двойняшки. Родились вместе, а совершенно не похожи, она в маму, я в отца, - сколько чудес на свете! Может, поэтому, всегда и во всем, сначала - Женя, потом - я. Ну мне, старшей, на роду написано во всем уступать.
Женя, Женечка! Так получилось и во взрослой жизни - ее освещали лучи внимания, сперва родительского, потом окружающих. Бывает, сестры и братья, став взрослыми, не дружат, мы не просто дружили, любили друг друга. Слишком уж многое связывало нас, чтобы дуться друг на друга по каким-нибудь житейским пустякам.
Пятнадцатилетними, ощущая нежное приближение девичества, мы мечтали о необыкновенной любви. Как многое другое, она выпала на долю Жени.
Женечка выскочила в девятнадцать! И когда! В сорок втором. Январь, немцев только отбили от Москвы, лютая стужа, голодуха, а она является поздно ночью. И не одна - за нею чернобровый военный, майор, геройская звездочка. Родители погибли всего месяц назад, от одной бомбы, рыли противотанковые рвы, и мы еще не очухались от горя, плакали вечерами, спрашивали друг дружку, как жить, и вдруг на пороге розовая от мороза Женька - глаза сияют. По праву старшей я хлопотала, как мать, накрывая стол, робея перед Героем, мучительно соображая, каким образом вести себя, такая же девчонка, что и Женька, только старше на четверть часа. Мне следовало приструнить Женю, уберечь от необдуманного шага - знакомство длиною в день, и он - Герой, это не только хорошо, но и опасно - избалован славой, а значит, женщинами.
Летчика звали Андрей, он только что выписался из госпиталя, еще прихрамывал, принес с собой спирт, мы праздновали победу под Москвой, и, честно признаться, у меня кружилась голова, когда Женя поманила пальцем от двери. Мы вышли в коридор.
– Сонечка, голубушка, - прошептала разгоряченная Женька, - я выхожу замуж!
– Когда?
– Сейчас, немедленно! И прошу тебя, милая, - ее лицо светилось ликованием, наивностью, чистотой.
– Прошу тебя!
– Что ты просишь?
– не поняла я.
– Ну пойти, - смущаясь, сказала Женя.
– Погуляй, понимаешь!
– Одумайся!
– зашептала возмущенно я.
– Ты видишь его один день, мыслимо ли, может, у него и семья есть.
– Все равно, все равно, все равно!
– смеялась Женя, качая головой. Ты же веришь в необыкновенную любовь! С первого взгляда!
– Ты пьяна, одумайся!
– Я пыталась взять Женю за руку, отвести хотя бы на кухню, уговорить там, в синей предутренней тишине, но она вырвалась, хихикнув, юркнула в дверь, выскочила оттуда с моей шубейкой, кинула ею в меня, воскликнула тихонько:
– Вот увидишь, все будет хорошо, и он любит меня!
Я вышла на мороз, прислонилась к водосточной трубе, разревелась белугой, размазала слезы по лицу и пошла по Москве, Несколько раз меня останавливали патрули - в городе действовал комендантский час, слава богу, что у меня был пропуск - мы с Женькой служили медсестрами в госпитале.
Какая же она, какая, возмущенно судила я. Еще вчера мы не знали, как нам жить без мамы и без отца, и вдруг в такое время - замуж, точно в воду с обрыва.