Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
«Где могила моей Улялюм?» — стихи Эдгара По отдались незалеченной болью. Шариками ртути дрожали капли на листьях. Легкий ветерок дохнул кладбищенской прелью.
Ратмир вздрогнул, когда кто-то схватил его сзади. Резко обернувшись, он увидел бледное, словно обсыпанное мукой лицо. Лишенное туловища, оно, как воздушный шарик на нитке, покачиваясь во мраке, подмигивая и корча рожи. И только рука, вцепившаяся в плечо, вырисовывалась
— Тебя ждут, Элигор, — прогнусавила рожа.
Оправившись от испуга, Борцов разглядел вертлявую фигуру, с головы до ног затянутую в трико, черное, невидимое в ночи. Вылитый оперный Мефистофель.
— Следуй за мной.
— Уж не в ад ли, посланец тьмы? — принужденно рассмеялся Ратмир и тут до него дошло, что его анкету прочитали, и имя серванта-люциферита закрепилось за ним на эту, чреватую метаморфозами, ночь.
Экстрасистолия дала знать о себе коротким удушьем. На мгновение обескровленный мозг отозвался словом, безмолвно выплывшим из глубин, как фа-диез в «Ad profundis», и слово это было: «Исида».
Вот я перед тобою, Луций, твоими тронутая мольбами…
Продираясь сквозь кусты, Ратмир поспешал за своим провожатым, то и дело теряя его из виду. Монолог из «Золотого осла», привязавшийся так некстати, отдавался в груди аритмичным уханьем, словно это ему, а не луциеву спутнику, мегарские ведьмы вложили губку заместо сердца. Он знал, до чего может довести воображение, и постарался успокоить себя. Бремя и благодать писательской доли — литературные реминисценции — всегда выручали его в трудную минуту. Прислонившись спиной к стволу, он плюнул на шута в черном и сделал несколько вдохов, глубоких и протяжных, как того требует йога, и таких же выдохов через нос, сообразуясь с пульсом и напрягая мышцы живота.
Влажный запах опавшей листвы целительным бальзамом наполнил легкие. Треск ломаемых веток доносился все глуше, а сердечный ритм понемногу входил в режим. Оставшись в одиночестве, Борцов огляделся.
Кружево паутины мерцало под звездами Скорпиона, представшими в непривычном ракурсе. Судя по долетавшим с эстрады звукам тяжелого рока, главная аллея должна была находиться где-то справа, но заросли орешника и веера папоротников скрывали стежки-дорожки, и без того обманчивые в неистовстве полнолуния. Взыгравший вновь ветерок донес сладковатый дым сжигаемых листьев и дальние проблески подсказали, что где-то пылает костер. Стараясь не споткнуться о выпиравшие корни, Ратмир потащился на свет. Вскоре, не претерпев особых передряг, он выбрался на небольшую поляну, со всех сторон окруженную ровно обрезанными кустами шиповника.
Четыре костра, разложенные крестом, наполняли ее полыхающим жаром. Взглянув на часы — до полуночи оставалось больше часа, — он по Луне определил страны света. Огни, жадно пожиравшие аккуратно уложенные поленницы, были точно сориентированы в пространстве. В середине поляны, на образцово выстриженном газоне, лежал магический круг, составленный из фанерных дужек. Как и положено, покрывавшая их черная краска была окаймлена белыми линиями. Четыре имени Бога, разделенные магическими звездами, так же контрастно блистали цинковыми белилами. Перед баскетной стеной стоял каменный жертвенник, тоже раскрашенный на манер придорожного столбика: на черной полоске выделялись белые письмена, на белой — черный знак «Лунных Четвертей»:
На срезанной траве внутри круга лежал коврик из красной синтетики. Латунные кубки чаши, выстроившиеся на жертвенной плите, горели в бликах огня самоварным огнем. Над ними нависала подвешенная к кустам козлиная маска с пентаграммой во лбу и свечой на темени. Казалось, что сам Люцифер-Бафомет высунулся из чащи, привлеченный даровой выпивкой. Борцову ли было не знать, что в кубках наверняка налито вино?
Больше ничего примечательного не было на поляне. До начала осенней церемонии, именуемой «освящением», оставались считанные минуты. Записная книжка и карандаш помогли скоротать ожидание.
Внезапно умолк дальний грохот «тяжелого металла», приглушавший гул пламени и потрескивание угольев. Ратмир понял, что карнавал «внешнего круга» закончился и вот-вот начнется шабаш посвященных. Не слишком уверенный в том, что приглашение, переданное кривлякой в трико, дозволяет ему остаться, он было собрался сделать ноги, но тут грянула, усиленная мегафоном, сатанинская музыка, а вместе с ней то ли песня, то ли мелодекламация в исполнении колоратурного сопрано:
— Желание, желание, любовь, — неслось в ночи. — Один закон — желание, любовь. Один источник духа на Земле. Он бьет из недр, мой животворный клюэ-у-уч…
— Экстаз! Экстаз! Экстаз! Экстаз! — речитативом подвывал хор.
— Запретов нет: желай, люби, желай-ай-ай, — вновь заголосила колоратура.
— Экстазу духа нет и нет границ! — подтвердил хор.
— Испей меня, и ты увидишь дверь, и юность распахнется пред тобой-ой-ой…
— Войди! Войди! Войди! Покровы сбрось!
— И тайна здесь откроется тебе-е-е…, — голос был поставлен профессионально.
— Экстаз! Экстаз! Экстаз! Экстаз!
— И чаша жизни вспенится вином-о-о-м…
— Испей! Испей! Испей! Испей!
— Волшебный кладезь мой, мой животворный клю-у-уч…
— Целуй! Целуй! Целуй! Целуй!
— И розы лепестки целуй, целу-у-уй, Грааль священный здесь, возьми, возьми-и-и…
— Экстаз! Экстаз! Экстаз! Экстаз!
— Возьми меня! — имитируя пик любви, выкрикнула певица.
— Возьми! Возьми! Возьми! Возьми! — зачастил хор.
— Запретов нет, еще, еще, еще, — драматическим шепотом истомно задышала невидимая исполнительница и оборвала хриплым вскриком на низкой ноте: — Ах! О-о-о…
Дальше пошла уже чистая мелодекламация:
— Я грация, что дарует наслаждение сердцу мужчины! Невообразимым наслаждением я одарю на Земле! Я дам экстаз и мир, и отдых дам за той чертой, где больше нету жизни! Я ничего не требую взамен! Не нужно мне ни жертвы, ни молитвы! Доверься мне и погляди, как я сама люблю, как я колдую! Запомни: это я, какая есть! Смотри теперь, какой я скоро буду! Когда упьюсь, колдуя и любя, когда возьму, желая и колдуя!
— О, Диана! Диана! Диана! — ожил хор. — Желаю, желаю, желаю…