Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
Зато боги дождя Чакмоолы — охранители стран света — опять-таки обнаруживали типично майяскую принадлежность. Подобрав острые колени и локтем упершись в землю, базальтовые гиганты равнодушно глядели в небо, где клубились набухшие тучи.
Но растрескались чаши без жертвенной крови, и яростный ветер гнал облачные рати к морским волнам, и были безмолвны каменные губы.
Ключ к разгадке нашли на Т-образном возвышении в центре главной площади. Причудливое строение было окаймлено рядами мертвых голов. Воистину зловещая буква тау оказалась символом смерти. Прежде ничего похожего не находили в покинутых поселениях майя.
По всему выходило, что на Юкатан вторглись какие-то свирепые ацтекские племена. Покорив родственных
Ацтекские мотивы и подсказали путь дальнейших поисков. В повествовании о Конкисте Берналя Диаса говорилось о стене — «цомпантли», где выставляли на всеобщее обозрение черепа пленников, приносимых в жертву богу войны. Фреска в «Храме Ягуаров» запечатлела сцену сражения, в котором свирепые воины в шлемах, украшенных головами зверей, избивают поверженных защитников обреченного города. Это была единственная роспись, где майя показаны побежденными. Как и на стенах гробниц фараонов-воителей, и на стелах ассирийских царей, здесь выпячено величие победителей и унижение покоренных.
В книге «Чилам Балам» пришельцы именуются ицами. Они явились из легендарного Толлана, основанного толтеками — учителями ацтеков. Покинув Мексику, ицы в поисках новых земель дошли до Веракруса, где и разделились на два потока: один направился в сторону гор Гватемалы, другой — вдоль восточного побережья Мексиканского залива — на Юкатан.
Инталию, изображавшую птицечеловека, удивительно похожего на знак кохау-роного-ронго острова Пасхи, Хосе де Торрес случайно заметил на платформе Караколя, у северо-восточной стены. Полустертая и выщербленная, она едва виделась в косых лучах заката, но, прорисованная на бумаге, живо напомнила Торресу, что точно такая же фигура уже встречалась ему в храмах Веракруса и на скальном обнажении близ реки Ящерицы. Туда, на северо-восток, к побережью, он и направил поиски.
Пирамида скрывалась внутри холма, поросшего колючим кустарником и кинжальной, в рост человека, травой. Прежде чем обнажилась первая каменная плита, пришлось пробиваться через девятиметровый пласт глины. Если не ицы-толтеки, то сама мать-природа позаботилась о том, как понадежнее упрятать сокровищницу сокровенной мудрости.
Близость океана давала знать о себе частыми и долгими ливнями. Сезон полевых работ длился от силы пять месяцев. Нечего было и думать о том, чтобы откопать сооружение целиком. Годы и годы уйдут на такую расчистку. Торрес начал с того, что выстроил с помощью местных крестьян добротный дом с патио и затененной верандой, оборудовал лабораторию и провел водопровод. Потом приступили к вырубке леса: без дороги нельзя было доставить на место землеройную технику, безвозмездно пожертвованную саперным батальоном, расквартированным в окрестностях Мериды.
Только на третий год удалось вскрыть «макушку» — верхний, проросший корнями пласт, под которым обнаружилась стена, сложенная из рельефных, плотно пригнанных блоков. На вершине пирамидальной платформы стоял неведомый храм. Когда щетками, сделанными из буйволиных хвостов, удалили налипшую глину, Торрес вплотную занялся иероглифическими рисунками.
Западную стену — оконные проемы были ориентированы на точки осеннего и весеннего равноденствий — сплошь покрывали цифровые символы. Преобладало число двадцать два. Графемы были представлены в различных вариациях:
Две
По праву первооткрывателя Торрес назвал святилище «Храмом Чисел». Так оно и утвердилось после публикации первого сообщения в «Анналах археологии».
Барельефы из скрещенных рук, сходные с теми, что были найдены в Перуанских Андах, украшали фриз, чередуясь с мертвыми головами, а середину панно занимала фигура зайца в лунном, предположительно, круге. Оставалось только гадать, какие нити связывали Новый свет с Древним Китаем, где с незапамятных времен почитали любимого зверька владычицы ночного неба. Неиссякаемая плодовистость, не иначе, одарила его бессмертием.
Расчистка цоколя показала, что все четыре грани усеченной пирамиды прорезаны лестницами. Это лишний раз подтвердило предположение Торреса, что храм построен по образцу календарных, т. е. общее число его ступеней должно составить количество дней солнечного года. Гипотеза обрела плоть, когда обнажились пять цокольных уступов. Они символизировали те пять дополнительных дней, когда охваченные скорбью люди стремились умилостивить кровожадных богов. Теперь можно было с уверенностью утверждать, что каждая лестница, представляющая определенный сезон и страну света, насчитывает девяносто ступеней. Предстояло перелопатить тысячи тонн грунта, прежде чем новое чудо света предстанет во всей красе эзотерического космизма.
Астрономо-математические познания майя далеко превзошли жреческую мудрость египтян и шумеров. Майяские звездочеты с мрачным упорством стремились проникнуть в роковую тайну времени, где, как в омуте бездонного сенота, исчезали народы и города. Итогом многовековых наблюдений за ходом светил стала самая совершенная календарная система в мире, охватывающая немыслимую бездну в миллионы лет. Зачем, для каких неведомых целей понадобились такие многопорядковые вычисления? Как удалось определить продолжительность года с точностью, которую европейская наука сумела достичь лишь в конце прошлого века?
Разбирая сложную иероглифику числовых колонок, Торрес вновь и вновь пытался решить задачу, не имеющую решения. Если бы он только знал, что в тот самый год, когда, вопреки заверениям скептиков, была доказана великая теорема Ферма, в индейской деревеньке, заброшенной в сельве Кинтана-Роо, умерла хранительница бесценного наследия майяских астрологов. Чилан-пророк, прислуживавший последнему верховному жрецу Чичен Ицы, приходился ей пращуром. Беззубая, не знавшая грамоты старуха-лакандонка тихо опочила на своем, жестью обитом, сундучке, где осталась лежать тетрадь, сшитая истлевшими от времени нитками. Уникальный кодекс «О нескончаемых странствиях сонма богов», содержащий астрономические записи восемнадцати поколений, так и остался непрочитанным.
Для майя время никогда не являлось чистой абстракцией, определяющей последовательность событий. Они прозревали в его всепожирающей пасти нечто неизмеримо высшее — потустороннее, роковое. Оно мнилось одушевленной силой, по собственной воле творящей зло и добро. Его исчисленные, далеко назад и еще дальше вперед, циклы таили в себе милость и кару всемогущих богов. Каждое число было священно и охраняемо небом. Только астрологи знали, с чем сопряжены грядущий день, месяц, год — с дурным или благостным бременем, что нес на себе божественный страж.