Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
Шрифт:
— Мы редко заходим в порты, — объяснил Герман Кондратьевич, устраиваясь на кожаном стуле. — А море оно море и есть. Какая уж тут заграница?
— Но море это прекрасно!
— Да, если бы в нем не было столько воды… Помогите, Иосиф Гаврилович, — Гончарук, по обыкновению, перешел прямо к делу. — Хорошего человека вытащить надо.
— Из тюрьмы или с того света? — со свойственным ему злоязычием поинтересовался Шехман, ехидно взвизгнув. — И то и другое не по моей части. — Он рассыпался сатанинским прокуренным смешком.
— Очень остроумно, — оценил Гончарук и объяснил терпеливо: — А ведь речь идет о красивой молодой женщине, Иосиф Гаврилович. Вы же были очень неравнодушны к прекрасному полу? Или уже все?
— Что значит «или»? — взорвался Шехман. — Оставьте меня с вашими кабацкими намеками! Тоже мне боцман выискался! — Он негодующе дернулся и спросил, глядя в сторону: — Что с ней, с вашей очередной пассией?
— Положим, это не так, Иосиф Гаврилович, но вы все равно не поверите, и я не стану отнекиваться. — Гончарук смиренно опустил долу свои карие шельмовские очи, чем лишь укрепил старика в его мнении.
— Меня не интересуют чужие шашни, — махнул рукой Шехман. — Так что же все-таки с ней?
— Поражение печени вследствие сильной интоксикации. В точности по вашей части. — Гончарук коротко, но обстоятельно рассказал о происшествии.
— Гонионемус вертенс, — глубокомысленно кивнул Иосиф Гаврилович. — Это намного серьезнее, чем полагаете вы и ваши сельские эскулапы. Если не принять мер, ваша знакомая может остаться инвалидом до конца жизни. Сколько ей лет?
Будучи в курсе анкетных данных, Гончарук ответил, не задумываясь.
— А вы говорили молодая, — Шехман вызывающе прищурил глаз.
— Побойтесь Бога, Иосиф Гаврилович.
— Бога нет. Вас плохо воспитывали в пионерском отряде. У человека, тем более женщины, в этом возрасте печень плохо восстанавливается, вот в чем загвоздка. Эволюционно такая особь уже не нужна. Природа сбрасывает ее со счетов.
— Умный человек не бунтует против природы, — процитировал Гончарук излюбленную присказку Шехмана, которую тоже взял на вооружение. — Но ведь можно помочь природе?
— Она что, такая же красивая, как и молодая? — вновь поддел неугомонный старик.
— Женщине столько лет, на сколько она выглядит.
— Вздор! У каждого внутреннего органа свои биологические часы. В том числе и у печени. Я постараюсь помочь вашей знакомой. Но вы тоже не сидите сложа руки. Вам ведь ничего не стоит достать необходимое лекарство из-за границы?
— Скажите только название.
— Не помню. Это пилюли, которые вырабатывает из гималайских трав по рецептам аюр-веды одна фармацевтическая фирма. Стоят они гроши, но действие оказывают поразительное.
— Что прикажете привезти из плавания, Иосиф Гаврилович? Запас не подысчерпался?
— Освежить никогда не мешает, — старик задумался, вспоминая. — Значит, так, привезите сейшельский орех, семена лотоса розового, калгана и побольше древесины: сандал, камфорное дерево, мускатный орех. Если попадете в китайскую аптеку, то обязательно купите желчь питона… Не забудете?
— Я все аккуратнейшим образом заношу на бумагу, — успокоил Гончарук. После того как Шехман избавил его от хронического гастрита, он неукоснительно выполнял все его заказы. Даже самые курьезные, вроде скелета летучей мыши или настойки из сколопендр.
— Завтра я приготовлю микстуру для вашей приятельницы. Пусть пьет, пока вы будете доставать лекарство. Она где, в больнице?
Гончарук кивнул.
— Пусть скажет врачам, что это из элеутерококка. С этим у нас, кажется, примирились, как ни странно.
— Чего же тут странного? Космонавты и те пьют.
— Э! — кисло скривился Шехман. — Вы мне не говорите. По возвращении в гостиницу Гончарук плотно поужинал и, несмотря на поздний час, позвонил замначальника пароходства.
— У тебя есть кто-нибудь в Индии? — спросил он, обменявшись традиционными шутками насчет командированых мужей.
— Представитель в Бомбее тебя устроит?
— Можешь отбить ему телекс насчет одного лекарства?.. Пусть перешлет с ближайшей оказией. Очень нужно и очень срочно. За мной не пропадет.
Когда интересы дела не расходились с «человеческим фактором», он ощущал душевную приподнятость и просветленность, любуясь собой как бы со стороны.
XXII
Когда Светлана, впервые поднявшись с койки, увидела Кирилла, то не сразу узнала его. Прильнув к окошку, она долго всматривалась в явно знакомые, но как бы давно позабытые и ставшие немного чужими черты. Нет, она помнила все и знала, что он дотащил ее на себе почти до самой биостанции, но никак не ожидала увидеть его в этом бедном больничном садике, на этой облупленной скамейке под искалеченным вязом. Понадобилось напрячься, чтобы осмыслить происшедшее смещение, восстановив недостающие звенья. Так бывает во сне, где, слагаясь в небывалые сочетания, разрозненные фрагменты действительности обретают неуловимую текучесть.
Сначала она не ощутила почти ничего, но постепенно сквозь оболочку тупого безразличия затрепетала какая-то беспокойная жилка и вдруг стала расти, набухнув свежей кровью, буйно ветвиться, завоевывая освободившееся пространство, словно распалась ледяная форма.
Светлана содрогнулась от пронзившей ее сладостной боли. В нарастающей горячей волне жалости — к нему, к себе, ко всему на свете — таяли последние льдинки, по живому кромсая острыми, истонченными до невидимости краями.
Потом они встретились в узеньком коридорчике, где стоял бак с кипяченой водой. Кирилл принес букетик жарков и десяток спелых гранатов, которые, к великому удивлению и радости, купил в продуктовом магазине.