Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Зачем же чужим? — спокойно заметил Илья Ефимович, выждав, когда Еремин успокоился. — Чего сам не увезешь, мне откажи. Вот хлебушек, к примеру...
Еремин с удивлением поднял голову:
— Закружил, Ворон, почуял добычу!
— Твоя ж наука, Силантьич. Как видишь, впрок пошла... Да ты не убивайся! Я хлеб в такой ли тайник схороню... — Илья Ефимович не договорил — снаружи раздался настойчивый стук.
Фома-Ерема выскочил в предбанник и припал к двери. Стук повторился.
— Скажи, что моемся, — шепнул
— Чего надо? Мы банимся! — крикнул Фома-Ерема.
— Открывай, открывай! — потребовал из-за двери чей-то голос. — Мы из сельсовета, по делу.
— Влип ты, Силантьич... Вот уж некстати! — встревожен-но шепнул Илья Ефимович. Да он и сам не хотел, чтобы сельсоветчики застали его в бане у самогонщика.
Стук в дверь усилился. Еремин убрал корыто, забросал змеевик соломой. Потом прикрыл рогожей кадку с гущей, достал веник, шайку, налил в нее воды из ведра и принялся раздеваться.
— Прячься под полок! — приказал он Ковшову. — А я вроде как мыться буду.
— Да кто же в холодной воде моется! — рассердился Илья Ефимович. — Лезь тогда в барду, она еще теплая.
— Смеешься, Илюха! Добро-то поганить...
— Лезь, не кочевряжься! Скажешь, что ревматизм замучил, прогреваешься...
Сбросив штаны и рубаху, Еремин, кряхтя и охая, полез в кадку с гущей. Илья Ефимович спрятался под полком и прикрылся рогожей.
Фома-Ерема открыл дверь. В баню вошли член сельсовета и Ваня Селиверстов с комсомольцами.
С болезненным выражением лица Никита Еремин принялся им жаловаться на ревматизм.
Наклонившись над кадкой, комсомольцы вдохнули острый спиртной запах гущи. Член сельсовета пошарил в углу и вытащил из-под соломы змеевик.
— Так где актик будем писать? Насчет ревматизма-то? — усмехаясь, спросил он. — Здесь или в избу пойдем?
Еремин мелко закрестился и забормотал, что такого богохульства — не дать человеку прогреть больные кости — бог никому не простит.
Давясь смехом, комсомольцы помогли Еремину выбраться из кадки.
НОЧНОЙ СТОН
Кружок юных трактористов собирался каждую неделю. Матвей Петрович и Георгий Ильич проводили занятия то в классе, то в школьном сарае прямо у трактора.
Занимались все с интересом, особенно Нюшка. Она не расставалась с учебником по тракторному делу, вызубрила названия всех частей и без конца упрашивала ребят «погонять ее по трактору».
Нюшке очень нравились новые и такие звучные слова, как «карбюратор», «магнето», «жиклер», и она без конца, к месту и не к месту, употребляла их в разговоре.
— Нюшка на тракторе! Вот это картина будет! — потешался Уклейкин. — Трактор стоит в борозде, а Нюшка бегает кругом, порет его хворостиной и верезжит на все поле.
— Ладно, ладно! — отмахивалась Нюшка. — Сунешься мне под колеса — потрохов не соберешь!
По вечерам около «Фордзона» возился Матвей Петрович с кружковцами, приходил в школьный сарай Георгий Ильич, иногда заглядывал Егор Рукавишников. Он с опаской поглядывал на мотор, на сложное и загадочное переплетение трубочек и проводов, разводя руками:
— Мудрено все очень... легче блоху подковать.
Потом приехал из города Крючкин с тремя слесарями. Они привезли с собой набор запасных частей, жили в колхозе три дня, перебрали весь мотор и окончательно нарушили покой кольцовских мальчишек. А кружковцы — те просто не могли спокойно сидеть на уроках и все время настороженно прислушивались, не загудит ли в сарае тракторный мотор.
На четвертый день Крючкин и его помощники довольно неожиданно уехали, а трактор как стоял, так и продолжал стоять в сарае, холодный и недвижимый.
— Утиль, значит? Не будет мотор работать? — огорченно допрашивали кружковцы Матвея Петровича.
Учитель объяснил: все, что можно, слесари сделали, теперь дело упирается в такие запасные части, которые вручную изготовить нельзя. Нужно достать новые поршневые кольца, свечи, магнето, карбюратор и еще кое-что. Правление колхоза уже послало в район письмо с просьбой обеспечить трактор запасными частями, а Крючкин обещал где следует протолкнуть это письмо.
— Бумага ходит, контора пишет, а мы без дела сиди! — обиделась Нюшка.
— Дело найдется, — сказал Матвей Петрович. — Начнем с первой заповеди тракториста — мытье и чистка.
И кружковцы принялись за работу. Притащили тряпки, ведра с горячей водой, керосин.
Как-то само собой получилось, что мойкой и чисткой командовала Нюшка. Она доводила до блеска все, что только могло блестеть в машине, и не без удовольствия обличала мальчишек в том, что они грязнули и неряхи.
Потом возникла мысль покрасить машину. Тут уж в каждом мальчишке проснулся прирожденный художник, и они принялись изощряться в выборе колеров. Большинство высказалось за революционный красный цвет, но красной краски хватило только на колеса, а остальные части машины пришлось покрасить оранжевой.
На капоте нарисовали пятиконечную звезду и перекрещенные серп и молот, а на железных крыльях крупно написали: «Колхоз «Передовик».
Своей работой мальчишки остались вполне довольны, хотя Нюшка сказала, что от такой огненной машины будут шарахаться все лошади.
Вскоре из района пришло извещение, что колхоз «Передовик» может получить запасные части.
Рукавищников направил за ними Ваню Селиверстова.
В воскресный день, когда Ваня отправился пешком на станцию, за околицей его догнали Степа и Шурка и заявили, что они едут с ним в город.