Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
— Стукнуться хочешь?.. А ну, тронь попробуй. Покажи свой бокс.
Степа отпрянул назад, глаза его сузились, все тело напряглось. Он уже не помнил себя от гнева.
Но драке помешали Шурка с Митей. Они отвели Степу к двери и вытолкали в коридор.
— Дурной, с кем вяжешься? — сердито зашептал Шурка. — Уклейкина не знаешь? Сейчас хай поднимет на всю школу, жаловаться побежит...
Тяжело дыша, Степа засунул руки в карманы и отошел в конец коридора.
И препротивный же у него характер! Сколько раз Матвей Петрович предупреждал его, чтобы он сдерживался, не лез на рожон! Но как тут сдержаться, если слышишь такие подлые слова!..
Тем временем в опустевшем классе Филька сердито отчитывал Уклейкина:
— Телок, размазня! Колониста не мог подначить.
— Видал? Боится он меня! — похвалился Уклейкин. — Задний ход дал.
— Кому нужна твоя храбрость? Забыл, чему я тебя учил?
— Помню, помню... — отмахнулся Уклейкин. — Ладно, он еще у меня клюнет.
Весь день Уклейкин обдумывал, как бы ему раззадорить колониста. Может, подставить ножку или толкнуть в узком коридоре... Но ничего путного в голову не приходило.
В большую перемену Уклейкин заглянул в школьный зал. Когда-то здесь была барская гостиная, и до сих пор сохранились следы былой роскоши: лепные потолки с амурами, потертый фигурный паркет, камин, выложенный цветной майоликой, и огромное, чуть ли не во всю стену, полукруглое окно, застекленное толстым зеркальным стеклом, через которое так хорошо видны школьный парк, речка, а еще дальше холмистое поле и дорога, уходящая на станцию.
В зале прогуливались девочки, мальчишек было немного. Они предпочитали проводить большую перемену в нижнем коридоре, подальше от дверей учительской и кабинета директора, которые, как нарочно, выходили в школьный зал.
По примеру девчат Уклейкин принялся чинно прохаживаться по залу. У окна, достав из кармана маленькое круглое зеркальце, Таня Ковшова расчесывала гребенкой короткие волосы.
«Вот Степка на кого клюнет — на сестрицу!» — мелькнуло у Уклейкина.
Улыбаясь своей догадке, он подкрался к девочке, выхватил у нее из руки гибкую, прозрачно-желтую гребенку и, сжав ее, как пружину, пустил вверх.
Гребенка ударилась о лепной потолок, потом о паркетный пол, подпрыгнула, и не успела Таня схватить ее, как Уклейкин, словно мяч, уже гнал гребенку по залу.
Мальчишкам игра пришлась по душе. Гребенка летала из угла в угол, скользила по паркету и никак не давалась Тане в руки.
— Эй, мужики, пас на меня! — войдя в азарт, командовал Уклейкин и под одобрительный смех приятелей ловко обводил девочку: что там ни говори, а он не последний футболист в Кольцовке.
— Отдай гребенку! — со слезами в голосе просила Таня, гоняясь за Уклейкиным. — Как не стыдно! Я вот Степе скажу...
Но и без Тани кто-то из девочек уже успел позвать Степу. Тяжело дыша, он влетел в зал и шагнул к Уклейкину: — Забавляешься?
Уклейкин остановился, гребенка лежала у его ног.
— Ага! — весело ухмыльнулся он. — Можем сыграть!
— Подними! — глухо приказал Степа.
Уклейкин сделал вид, что хочет нагнуться, но потом, кряхтя и скоморошничая, потер поясницу:
— Ох, прострел у меня... Спина не гнется.
Мальчишки кругом засмеялись.
Степа побледнел. Стиснув зубы, вдруг схватил Уклейкина за шиворот и, собрав всю силу, словно переломил его в пояснице, наклонил к полу:
— Поднимай, говорю!
Пыхтя, Уклейкин принялся сопротивляться, но Степа все ниже пригибал его к паркету. Вот уже руки Уклейкина коснулись гребенки. Мальчишки вновь засмеялись — в этот раз, пожалуй, не над Степой.
Чувствуя, что драка опять может не состояться, Уклейкин, изловчившись, изо всей силы ударил Степу под ложечку.
У мальчика потемнело в глазах. Выпустив Уклейкина, он отступил назад, жадно глотнул воздух, потом ринулся вперед. Он уже не помнил, как дрался: боксом или сплеча, он просто наносил удар за ударом во что-то большеротое, испуганное, хрипло орущее.
— Караул! Убивают! — истошно, на всю школу, вопил Уклейкин, пятясь назад и размазывая по лицу кровь из разбитого носа.
Вот он натолкнулся на стремянку, что стояла недалеко от окна. Не зная, куда деться от частых ударов, Уклейкин принялся карабкаться на стремянку. Степа полез следом, схватил Уклейкина за грудь и потащил вниз.
Стремянка покачнулась. Девчонки завизжали и шарахнулись в сторону.
Описав дугу, стремянка, как подрубленное дерево, упала на окно и верхним концом ударилась в стекло.
Сцепившиеся мальчишки свалились на пол.
Оглушительный звон стекла сразу отрезвил драчунов.
Оттолкнув Уклейкина, Степа поднялся, бросил взгляд на окно... и замер.
Большое стекло было исполосовано причудливыми трещинами, в середине зияла пробоина с острыми, зубчатыми краями, и из нее несло холодом.
Из учительской, приоткрыв дверь, на Степу смотрел директор школы.
А на полу валялась Танина гребенка...
«ТРУДНОВОСПИТУЕМЫЙ»
Педсовет состоялся в этот же день.
Савин коротко доложил о дикой, беспримерной в истории школы драке, которую учинил ученик седьмого класса Степан Ковшов.
Голос Савина звучал болезненно, устало — побаливало горло, шея была обмотана шарфом. Всем своим видом директор школы как бы говорил, что вопрос о Ковшове предельно ясен и его можно было бы не обсуждать, но что поделаешь, такова уж судьба учителей.
— Я не сторонник таких крайних мер, как исключение из школы, — сказал под конец Савин, — но в данном случае иного выхода не вижу... Тем более, что за Ковшовым немало и других проступков.