Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Вирта Николай Евгеньевич

Лука Лукич сказал Тане, что он непременно хочет встретиться с сыном. Флегонт очень хотел увидеть отца, но встреча с Петром была ему неприятна.

Флегонт не заметил появления Тани.

Стройная, в синем жакете, который так шел ей, Таня подошла к Флегонту. Мягко шуршали под ее ногами прошлогодние листья, ласково светило солнце… Вся отдавшись ощущению свободы, радуясь предстоящей встрече с Флегонтом, она остановилась, услышав его голос, и постояла некоторое время, спрятавшись за деревом.

«…

Где я любил, где отчий дом…» — пел Флегонт, а Таня, переполненная счастьем, смотрела на Флегонта, любуясь им.

— Флегонт, а Флегонт! — Таня вышла из-за дерева, стала, прислонившись спиной к нему, запрокинув голову к солнцу. — Я привела их сюда. Пожалуйста, не горячись, Кружок соберется с опозданием, как всегда, и они не помешают вам. Да отсюда и не видно, как будут собираться твои товарищи. Я сказала Луке Лукичу, что ты очень устал и пошел за город отдохнуть. Не идти же тебе к ним на постоялый двор.

Флегонт молча кивнул головой. Таня подсела к Флегонту.

— Встретилась я с ними, рассказал мне Лука Лукич о Двориках, и так мне захотелось туда!.. — Таня вздохнула. — Хорошо там. Кругом поля и такие широкие дали. Только отец что-то мудрит, беспокоит он меня… Ну да ладно! Помнишь, как мы сиживали на кургане? Лунно, тепло… Хорошо! — Таня положила руки на плечи Флегонта и ясным испытующим взором взглянула в его полузакрытые глаза. — Ты подожди. Ты мне ответь: неужели ты забыл наши вечера у Лебяжьего озера?..

— Нет, Танюша, как можно забыть!..

И опять иного ответа хотела от него Таня.

— Я их приведу сюда, — проговорила она с сердцем. — Привести, что ли?

Флегонт кивнул.

2

Луку Лукича и Петра Таня оставила недалеко в лесу. Они появились через несколько минут.

Отец, одетый в праздничную поддевку, показался Флегонту здоровым и крепким, как никогда. Ничто в нем не говорило о прожитом, — такой же гладкой была желтая кожа лица, таким же внимательным и пристальным взгляд нетускнеющих глаз.

Петр раздался в плечах, черты его лица стали еще более жесткими.

Лука Лукич остановился, не дойдя нескольких шагов до сына, оперся о посох, постоял молча. Петр с безразличным видом осматривал лес. Флегонт встал, поклонился отцу, поцеловал его троекратно, поздоровался с Петром.

— Да это, никак, и взаправду ты, сын? — сказал наконец Лука Лукич.

— Правильно, я и есть, Флегонт, твой сын, — дрогнувшим голосом отвечал Флегонт.

— Пинжак надел, слышь, Петька? Барин, а? Флегонт-то в бары вышел, мать ты моя! — Лука Лукич сурово усмехнулся.

— Жизнь меняет людей, папаня, — ответил Флегонт.

— Играешь и поешь, чертов сын? — загремел Лука Лукич.

— Музыка разговору не помеха, — пробормотал Флегонт.

— Ты что

же это из села-то, с отцом не попрощавшись, сбежал? Или родной дом тебе стал дюже вреден? Или тебе тут сладко живется?

— Наша жизнь известная, папаня, по гудку встаем, не евши ложимся, — шуткой ответил Флегонт. Он понимал, что отец говорит так грозно лишь для виду, чтобы показать свою власть.

— Ему городская вонь, стало быть, милее нашей деревенской, — съязвил Петр.

— Замолчи! — гаркнул Лука Лукич. — Так и рады вцепиться друг дружке в глотку, — ворчливо добавил он.

— Твоя, папаня, сторожевская порода. Под одной крышей двадцать волков собралось! — сказал Флегонт. — А этот — самый злой из всех твоих волчат.

Петр молча проглотил слова Флегонта.

— В моем дому моей породы я один. А вы все… Черт вас знает, в кого вы пошли. Вона — вырядился! Вроде чужой ты, Флегонт, словно бы и не мой, право слово! — Лука Лукич покачал головой. — Ежели бы не великая нужда да не мир, я бы и не вспомянул о тебе. — Это было сказано тоже ради красного словца. — Раз из отцовской избы вон, то и из сердца отцовского долой. Но мирское дело превыше всего протчего.

— Шляпу нацепил, барин, — поддел Флегонта Петр.

— Молчи, сапог! — выкрикнул Флегонт.

Лука Лукич сел. Он устал от этого натянутого разговора. Притворяться он не любил и не умел.

— Ну, что же ты разыскал на чужой стороне серед городского люду? — На этот раз Флегонт уловил в тоне отца интерес к его жизни.

— Пока я узнал одно: наше счастье в наших руках. Мы всю лавочку опрокинем, будь она неладна.

— Скажи, пожалуйста, Аника-воин выискался! — любуясь сыном, сказал Лука Лукич. — Стало быть, против начальства встал?

— Встал. И уж с этой дорожки меня не сдвинуть.

— Та-ак… — протянул Лука Лукич.

— А с кем поведешься, от того и наберешься, — буркнул Петр. — Все, бывало, с лавочниковым Николаем да с ней. — Он покосился в сторону Тани, которая, казалось, не слушала разговора. — Студенты, знамо дело, — продолжал Петр, уколотый безразличным отношением Тани к его словам. — Им бы только народ мутить.

— А студенты, Петр, тоже за народ стоят, — лениво отозвалась Таня.

— А мы и не просили их за нас стоять, — сердито заговорил Лука Лукич. — Мы сами за себя постоим. Защитники! Сами от городовых бегают, а туда же, в защитники… Смехота!..

— Ну что же, Лука Лукич, посмейтесь, если вам смешно, — так же лениво ответила Таня.

— Ох, не по той дорожке пошел мой сын, Татьяна Викентьевна. Да и сами-то тоже… Вам бы по дому заняться, вот это по вашему разумению. А то на отца-то Викентия смотреть жалко, истосковался, все один да один, — вставил с укором Лука Лукич.