Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
— Не помню.
По силе, с какой Пряников это сказал, Володька понял, что дело у них кончено навсегда. Да и понятно! Сын… Значит, у нее была всего одна комната и Емельяну не имело смысла отказываться от своей собственной!
— Почему же вы сердитесь? — спросила Анна Романовна искательно и мягко. — Действительно, сын. Учится в Ленинграде, по морскому делу.
— Моряк, значит? — с тяжелой укоризной спросил Пряников.
— Будет штурманом…
— Штурманом?!
— Напрасно вы сердитесь.
— Интересно, как же мне не сердиться.
— Он хороший мальчик.
— Знаю я этих хороших мальчиков! Ты, Владимир, свидетель. Не я обманывал. Меня обманывали.
И тут Володьке стало жаль эту миловидную женщину, у которой были тонкие с голубыми жилками руки и пышные светлые волосы, пахнущие духами. Вспомнив об условии, он с мстительным чувством моргнул Пряникову один раз.
— Ты чего? — оторопело спросил Пряников.
— А вот так.
— Как?
— Как было сказано.
Пряников рассердился. Новое дело! Если она нравится Володьке, то пусть он и женится на ней… С штурманом. Пряников взял рюмку, другой рукой как бы нехотя подвинул рюмку Анне Романовне. Она слабо улыбнулась.
— Не надо скандалить, Емельян.
Он выпил рюмку залпом и поперхнулся.
— Шутка сказать, — заговорил он, откашлявшись. — Сынок… Моряк… Молчали! Шутка сказать!
Анна Романовна взяла рюмку и задумчиво сказала:
— Никто не может помешать счастью. — Подняв рюмку, она тряхнула головой и выпила… — За наше счастье!
Володька ждал, что будет дальше. Он уже знал, как Пряников реагирует на это слово. Но Пряников не обратил на него никакого внимания.
— Анна Романовна, — спокойно и негромко сказал он, — давайте говорить по–умному. Одно дело, когда есть две комнаты и один жилец, то есть вы сами! Другое дело, когда есть две комнаты и два жильца, то есть вы сами и сын–моряк.
Анна Романовна задумчиво смотрела куда–то в сторону.
— Я располагал на один предмет, а теперь получается другой. А квартирка–то так себе, сами знаете. Ход требует немедленного ремонта. Потолок тоже.
— Не понимаю, — еле слышно прошептала Анна Романовна.
Проникаясь острой неприязнью к Пряникову, Володька строго спросил:
— Ты человека сватал или комнату?
Пряников посмотрел на него с презрением.
— Могу сказать. Человека! — Он произнес это слово с особой значительностью. — И свою комнату мог просвистеть из–за человека, — закончил он еще более значительно.
— Ничего не понимаю, — повторила Анна Романовна. — Какую комнату?
— Реальную! — злобно сказал Пряников. — Восемнадцать метров. С балконом. Уясняете?
— Я же не знала, что комната.
— Я тоже не знал, что сын.
Они замолчали. Закрученный до отказа репродуктор что–то нашептывал. Сумерки сгущались. Володьке вспомнились сумерки в доме у Ирочки, ее глаза, сверкавшие отражением вечернего луча. Иван Егорович за столом…
— Ты свидетель, Владимир, — без тени чувства повторил Пряников. — Не я обманул.
Анна Романовна подняла с колен свою соломенную шляпку и стала пристраивать ее на пышных волосах.
— Вы закусите, — сказал Пряников. — Для чего же я стол накрывал?
Она не ответила, медленно поправляя шляпку. На ней было кремовое воздушное платье и такая же жакетка с маленькими карманами.
— Не понимаю, как я могла… — прошептала она так тихо, что лишь Володька, который стоял рядом с ней, различил ее слова.
— Как желаете, — сказал Пряников. — А то бы закусили все–таки.
Анна Романовна поднялась, прошла к дверям, нащупала выключатель и зажгла свет.
Пряников и Володька смотрели на нее во все глаза.
Она выпрямилась и беззвучно засмеялась. При свете электричества лицо ее вовсе не казалось миловидным. Это было недоброе лицо с резким и, пожалуй, даже злым выражением.
— К фотографу сходи! — крикнула она Пряникову каким–то диким голосом. — И на карточку свою посмотри! Ты во веки веков не встретишь такой женщины, идиот несчастный!
Она так хлопнула дверью, что с потолка посыпалась известка. Пряников выругался. А Володька подумал о том, что зря он сочувствовал этой женщине.
— Чем она занимается? — спросил он.
— Булочница.
— Булки печет?
— Нет, заведует булочной.
Пряников сел за стол.
— Ешь, пей, — предложил он Володьке.
— Ешь сам.
— Все равно не съем. Не влезет.
— Собакам отдай.
— Придется.
Пряников ел с аппетитом.
— Не везет мне в личной жизни! — говорил он. — Видал, какая авантюристка! Три месяца встречались, ночевать к себе пускала, а про сына ни слова.
Володьке окончательно надоел Пряников с его мутными переживаниями, и, чтобы отделаться от разговора, он повернул до конца ручку громкоговорителя. Передавали музыку. Володьке хотелось без конца думать, как прошел у него этот бездонный удивительный день…
Глава шестнадцатая
Как появился Ростик
Елена Васильевна Крохина не была прославленной знаменитостью и не стремилась быть ею, но принадлежала к верхушке московских врачей–гомеопатов. Больных она не любила, половину из них считала здоровыми, выписывала им ничего не значившие лекарства в гомеопатических шариках. Не любя больных, она, однако, очень любила деньги. Не пылкая вера в гомеопатическое направление медицины, а именно любовь к деньгам сделала ее врачом–гомеопатом. Уже в молодости она заметила, что к гомеопатам шли люди с тяжелыми, старыми, неизлечимыми болезнями или с такими же тяжелыми, старыми, неизлечимо–навязчивыми идеями насчет своих болезней. Те и другие искренне стремились щедро платить за свое настоящее или мнимое выздоровление. Елена Васильевна не видела ничего дурного в том, чтобы врачевать таких людей и давать им полную возможность щедро платить ей за это.