Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

фон Гёте Иоганн Вольфганг

«Купидо, шалый и настойчивый мальчик…»

Купидо, шалый и настойчивый мальчик, На несколько часов просил ты приюта. Но сколько здесь ночей и дней задержался, И ныне стал самовластным хозяином в доме. С широкой постели я согнан тобою, Вот на земле сижу и мучаюсь ночью. По прихоти своей очаг раздувая, Ты зимний сжигаешь запас, и я тоже сгораю. Посуду всю ты сдвинул, все переставил; Ищу, а сам как будто слеп и безумен; Нещадно ты гремишь; душа, я боюся, Умчится, мчась от тебя, и дом опустеет. 1787

НОЯБРЬСКАЯ ПЕСНЯ

Стрелку, — но не тому, кто сед, Кто правит солнца бег, Скрывает мглой небесный свет И шлет нам первый снег,— Но мальчику восторг певца! Почтим того хвалой, Кто ранит нежные сердца Волшебною стрелой. Он согревает мрак ночей Порою зимних вьюг, Дарит нам преданных друзей И сладостных подруг. Да

вознесем его к звездам, Чтоб вечно меж светил Он, светлый, улыбаясь нам, Всходил и заходил. 1783

ПОСЕЩЕНЬЕ

Нынче я хотел прокрасться к милой; На замок закрыты были двери, Но ведь ключ всегда при мне в кармане! Дверь желанную открыл я тихо. Я любимой не нашел в гостиной, В спальне также не нашел любимой, Наконец я тихо отворяю Двери задней комнаты и вижу: На диване спит она одетой. За работой милая уснула, Руки нежные на грудь сложила, Выронив и спицы и вязанье. К ней подсев неслышно, стал я думать, Надо ли будить ее сейчас же,— А меж тем смотрел, каким покоем Полны были сомкнутые веки, Тихой верностью дышали губы, Прелесть на щеках была как дома, И невинность с добротой сердечной Грудь то опускали, то вздымали. Сна божественный бальзам разнежил Вольно разметавшееся тело. Радостно смотрел я — и желанье Разбудить ее сковала прочно Радость тайною, но крепкой цепью. Думал я: «Любимая, так, значит, Даже сон, предатель всякой фальши, Уличить ни в чем тебя не может, Повредив во мненье друга хрупком? Ведь сейчас глаза твои закрыты И приворожить не могут взглядом, Губы нежные не разомкнутся Ни для слова, ни для поцелуя, И распались колдовские кольца Обвивающих меня объятий, И, наперсница дразнящей ласки, Нежная рука лежит недвижно. Будь ошибкой то, чем ты мне мнишься, Будь моя любовь самообманом, Все бы мне сейчас могло открыться: С глаз повязка спала у Амура». Долго я сидел и любовался Неподдельностью ее достоинств, Радуясь моей любви, не смея Той, что так мила во сне, коснуться. Тихо положив два апельсина И две розы рядом с ней на столик, Ускользнул я прочь неслышным шагом. Чуть глаза любимая откроет, Пестрое увидит приношенье,— Удивится, что попал подарок В дом, а двери и не отпирались. Ночью мы увидимся, мой ангел, И мою сегодняшнюю жертву Возместит твоя любовь мне вдвое! 1788

УТРЕННЯЯ ЖАЛОБА

О, скажи мне, милая шалунья, Чем я виноват перед тобою, Что меня измучила ты пыткой, Что не держишь своего ты слова? Ведь вчера ты, нежно пожимая Руку мне, тихонько говорила: «Да, приду, приду я завтра утром В комнату к тебе, не сомневайся!» Дверь свою прикрыл я осторожно И ее проверил перед этим, Радуясь, что петли не скрипели. Что за ночь провел я в ожиданье! Я не спал, все четверти считая, И когда на миг я забывался, Сердце, оставаясь неусыпным, Прогоняло легкую дремоту. Да, я ночь благословлял за то, что Всех она заботливо укрыла. Как я рад был тишине безмерной, К тишине прислушивался жадно, Не услышу звука ли откуда. Если б одного мы с ней хотели, Если б к одному стремились оба, До утра б она не дожидалась, В комнату мою давно пришла бы. Пробежит ли кошка по карнизу, Заскребется ли в углу мышонок, Заскрипят ли в доме половицы, Кажется: твои шаги я слышу, Кажется: твою походку слышу. Так лежал я долго, очень долго, И рассвет уже забрезжил серый, И то здесь, то там скрипело что-то. Дверь ее? Или моя, быть может? Приподнявшись, ждал я на постели И следил за дверью в полусвете, Ожидая, вот ее откроют. Неподвижны были обе створки И висели на безмолвных петлях. День светлел все более и боле. Дверь открыл сосед мой, уходивший На свою поденную работу. Слышал я, повозки загремели, Отворили в городе ворота, Разложили свой товар торговцы, Наполняя рынок суматохой. Вот уже и в доме заходили Вверх и вниз по лестнице, звучали Здесь и там шаги, скрипели двери, Но не мог я, как от светлой жизни, От своей надежды отказаться. Наконец, когда уже и в окна Солнце ненавистное проникло, Я вскочил и в сад бежать пустился, Чтобы слить горячее дыханье С утренней прохладой благовонной И тебя, быть может, там увидеть. Но, увы, ни в липовой аллее, Ни в беседке я тебя не встретил. 1788

КОФТСКИЕ ПЕСНИ

I

Пусть над глупцами ученые бьются, Строгие трудятся учителя! Мужи мудрейшие с нами смеются, Нас наставляют, запомнить веля: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках! Мерлин-старик в лучезарной могиле В дни, когда мы еще юными были, В схожих со мной изъяснялся словах: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках! Индии ль светлые чуешь высоты, В нильские ль темные спустишься гроты,— Всюду

услышишь в священных местах: Вздорно глупцов призывать к исправленью! Разума дети, доверьтесь реченью — Дурня верней оставлять в дураках!

II

В путь! Покорствуй указанью! Как ступать тропинкой правой, Загодя учись, дружок! На весах судьбы лукавой Редко дремлет стерженек: Приглядись к их колебанью! Кто ты? Победитель новый? Или сам в полон попался? Гордым молотом поднялся Или наковальней лег? 1787

ШТИЛЬ НА МОРЕ

Дремлют воды. Недвижимый Словно скован кругозор, И с тревогой корабельщик Смотрит в сумрачный простор. Иль не стало ветра в мире? Мертвенная тишина. Ни одна в бескрайней шири Не шелохнется волна. 1795

СЧАСТЛИВОЕ ПЛАВАНЬЕ

Взыграло на воле, Раздернуло тучи Эолово племя… И свищет беду! Взбодрился на вахте Седой корабельщик: «Налягте! Налягте!» А волны все круче, А дали все ближе — Земля на виду! 1795

БЛИЗОСТЬ ЛЮБИМОГО

Мне о тебе горит над океаном Поток лучей; Мне о тебе мерцает светом странным Во тьме ручей. Мне виден ты, когда дрожит в тревоге Над далью день, Когда мелькнет и канет на дороге Ночная тень. Мне слышен ты, когда о брег пустынный Волна стучит; Иду тебя я слушать в те долины, Где все молчит. Ты здесь со мной. И даже в дальней дали Я там, с тобой! Заходит солнце. Звезд часы настали. Где ты, друг мой? 1796

МУСАГЕТЫ

Часто зимними ночами Я взывал к прекрасным музам: «До зари еще далёко, И нескоро день займется, Но ведь мне в свой срок смиренно Даст довольно света лампа,— Пусть живит мое усердье Вместо Феба и Авроры!» Но тревожить не желали Музы сон мой непробудный, И вослед за поздним утром Проходил весь день впустую. А когда весна проснулась, Соловьев просил я звонких: «Соловьи, ударьте трелью Под моим окном пораньше, Оборвите сон, который Мощно сковывает юных!» Но певцы любви немолчно Длили целыми ночами Под окном свои напевы, Сном забыться не давали, Новым полнили томленьем Вновь встревоженное сердце. Шли часы, меня Аврора Заставала крепко спящим И с трудом будило солнце. Наконец настало лето,— И едва рассвет забрезжит, Не дает мне спать настырность Хлопотливой ранней мухи. Не очнувшийся спросонок, Прочь гоню ее с досадой, А она садится снова И зовет сестер бесстыдных. Тут уж с век, смеженных сладко, Поневоле сон слетает! Бодро вскакиваю с ложа, Муз возлюбленных ищу я; Отыскав их в роще буков, Ими я радушно встречен… Многими часами счастья Мухам гнусным я обязан; Пусть за это вас, докучных, Славит лира: вы, без спора,— Истинные мусагеты! 1798

ПИТОМЕЦ МУЗ

Лугами, чащей леса Иду, лихой повеса. Пою средь бела дня. И песне в лад сверкает, Кружится и мелькает Земля вокруг меня. Дождаться бы мгновенья Весеннего цветенья И птичьей кутерьмы. А коль наступят стужи, Я буду петь не хуже О радостях зимы. Спою сто песен кряду Во славу снегопаду, Узорам на окне. Я знаю — день настанет: Опять земля воспрянет, И снова быть весне. Где молодость и шутки, Готов не спать я сутки И петь в любом краю. Угрюмая девица И та развеселится Под музыку мою. Без устали беспечно Блуждаю бесконечно Я, музой окрылен. Влечет меня дорога. Но как побыть немного Мне с той, в кого влюблен. 1799

КУБОК

Как-то раз чеканный полный кубок Я сжимал обеими руками, Жадно пил вино, чтоб сладкой влагой Все залить печали и тревоги. Тут вошел Амур и, увидавши, Как сижу я, улыбнулся скромно, Словно про себя глупца жалея. «Друг, я знаю, есть сосуд прекрасней, — Стоит он, чтоб утопить в нем душу. Что ты посулишь мне, коль тебе я Дам его, другим нектаром полный?» Слово он сдержал и, сердце Лиды Нежностью наполнив, подарил мне Ту, о ком я тосковал так долго! Когда я твое сжимаю тело, Когда с верных губ, не отрываясь, Пью бальзам любви, давно хранимый,— Так я говорю себе, счастливый: «Из богов никто, кроме Амура, Вылепить такой сосуд не в силах! Форм таких не выковать Вулкану Молотом разумным и послушным. Пусть Лиэй по склонам густолистым Самых опытных отправит фавнов Выжимать отборнейшие гроздья, Пусть следит за таинством броженья,— Слаще не иметь ему напитка!» 1781