Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

фон Гёте Иоганн Вольфганг

ВЕРТЕРУ

О дух многооплаканный, ты снова Явился гостем в мир земной. Средь новых нив возник как тень былого И не робеешь предо мной. Ты мне напомнил то златое время, Когда для нас цвели в полях цветы, Когда, дневное забывая бремя, Со мной закатом любовался ты. Тебе — уйти, мне — жить на долю пало. Покинув мир, ты потерял так мало! Казалось бы, для счастья жизнь дана: И прелесть дня, и ночи глубина! Но человек, взращенный в неге рая, На раннем утре жизненного мая Уже бороться обречен судьбою С чужою волей иль с самим собою. Одно другого не восполнит, нет! Снаружи тьма, а в сердце яркий свет, Иль в сердце — ночь, когда кругом светло И счастье вновь неузнанным прошло. Но вот оно! В каком восторге ты Изведал силу женской красоты! И юноша, блестящим предан снам, Идет в весну, весне подобен сам. Он изумлен: весь мир ему открыт, Огромный мир ему принадлежит. Он вдаль спешит с сияющим лицом, Не скованный ни домом, ни дворцом. Как птица под лазурный небосклон, Взмывает ввысь, любви коснувшись, он И с неба вновь к земле стремит полет,— Там взор любимой в плен его зовет. Но рано ль, поздно ль — все ж узнает он, Что скучен плен, полет его стеснен, Свиданье — свет, разлука — тьма и гнет, Свиданье вновь — и счастьем жизнь блеснет. И миг прошел, года в себя вместив, А дальше вновь прощанье и разрыв. Твой взор слезой умильною блестит, Прощаньем страшным стал ты знаменит, Оплакан всеми в свой последний час, На скорбь и радость ты покинул нас. И

вот опять неизъяснимый рок По лабиринту страсти нас повлек, Вновь обреченных горестной судьбе, Узнать разрыв, таящий смерть в себе. Как трогательно пел певец любви: В разрыве — смерть, с возлюбленной не рви! Страдающим, просящим утешенья Дай, господи, поведать их мученья! 1824

ЭЛЕГИЯ

Там, где немеет в муках человек,

Мне дал господь поведать, как я стражду.

«Торквато Тассо»

Что принесет желанный день свиданья, Цветок, не распустившийся доселе? В нем ад иль ран — восторги иль страданья? Твоей душой сомненья овладели. Сомненья нет! Она у райских врат, В ее любви — твой горний вертоград. И ты вступил в блаженные селенья, Как некий дух, достойный жизни вечной. Здесь нет надежд, желания, томленья, Здесь твой Эдем, мечты предел конечный. Перед лицом единственно прекрасной Иссяк источник горести напрасной. Крылатый день влачился так уныло, Ты исчислял мгновения, тоскуя, Но и в лучах полдневного светила Не таял след ночного поцелуя. Часы текли скучны, однообразны, Как братья, сходны и, как братья, разны. Прощальный миг! Восторги обрывая, В последний раз ты льнешь к устам любимым. Идешь — и медлишь — и бежишь из рая, Как бы гонимый грозным серафимом. Глядишь на темный путь — и грусть во взоре, Глядишь назад — ворота на запоре. И сердце вдруг ушло в себя, замкнулось, Как будто ей себя не раскрывало, Как будто с ней для счастья не проснулось, Своим сияньем звезд не затмевало. Сомненья, скорбь, укоры, боль живая Теснят его, как туча грозовая. Иль мир погас? Иль гордые утесы В лучах зари не золотятся боле? Не зреют нивы, не сверкают росы, Не вьется речка через лес и поле? Не блещет — то бесформенным эфиром, То в сотнях форм — лазурный свод над миром? Ты видишь — там, в голубизне бездонной, Всех ангелов прекрасней и нежней, Из воздуха и света сотворенный, Сияет образ, дивно сходный с ней. Такою в танце, в шумном блеске бала, Красавица очам твоим предстала. И ты глядишь в восторге, в восхищенье, Но только миг — она здесь неживая, Она верней в твоем воображенье — Подобна той, но каждый миг другая. Всегда одна, но в сотнях воплощений, И с каждым — все светлей и совершенней. Так у ворот она меня встречала И по ступеням в рай меня вводила, Прощальным поцелуем провожала, Затем, догнав, последний мне дарила, И образ тот в движенье, в смене вечной, Огнем начертан в глубине сердечной. В том сердце, что, отдавшись ей всецело, Нашло в ней все, что для него священно, Лишь в ней до дна раскрыть себя сумело, Лишь для нее вовеки неизменно, И, каждым ей принадлежа биеньем, Прекрасный плен сочло освобожденьем. Уже, холодным скована покоем, Скудела кровь — без чувства, без влеченья, Но вдруг могучим налетели роем Мечты, надежды, замыслы, решенья. И я узнал в желаньях обновленных, Как жар любви животворит влюбленных. А все — она! Под бременем печали Изнемогал я, гас душой и телом. Пред взором смутным призраки вставали, Как в бездне ночи, в сердце опустелом. Одно окно забрезжило зарею, И вот она — как солнце предо мною. С покоем божьим, — он душе скорбящей Целителен, так сказано в Писанье,— Сравню покой любви животворящей, С возлюбленной сердечное слиянье. Она со мной — и все, все побледнело Пред счастьем ей принадлежать всецело. Мы жаждем, видя образ лучезарный, С возвышенным, прекрасным, несказанным Навек душой сродниться благодарной, Покончив с темным, вечно безымянным. И в этом — благочестье! Только с нею Той светлою вершиной я владею. В дыханье милой — теплый ветер мая, Во взоре милой — солнца луч полдневный, И себялюбья толща ледяная Пред нею тает в глубине душевной. Бегут, ее заслышав приближенье, Своекорыстье, самовозвышенье. Я вспоминаю, как она сказала: «Всечасно жизнь дары благие множит. От прошлого запомнится так мало, Грядущего никто прозреть не может. Ты ждал, что вечер принесет печали, Блеснул закат — и мы счастливей стали, Так следуй мне и весело и смело Гляди в глаза мгновенью! Тайна — в этом! Любовь, и подвиг, и простое дело Бери от жизни с дружеским приветом. Когда ты все приемлешь детски ясно, Ты все вместишь и все тебе подвластно». «Легко сказать! — подумал я. — Судьбою Ты избрана для милостей мгновенья. Тебя мгновенно каждый, кто с тобою, Почувствует любимцем провиденья. Но если нас разделит рок жестокий, К чему тогда мне твой завет высокий!» И ты ушла! От нынешней минуты Чего мне ждать? В томлении напрасном Приемлю я, как тягостные путы, Все доброе, что мог бы звать прекрасным. Тоской гоним, скитаюсь, как в пустыне, И лишь слезам вверяю сердце ныне. Мой пламень погасить не в вашей власти, Но лейтесь, лейтесь горестным потоком. Душа кипит, и рвется грудь на части. Там смерть и жизнь — в борении жестоком. Нашлось бы зелье от телесной боли, Но в сердце нет решимости и воли. И как? Могу ли? Умертвить желанье? Не видеть лик, во всем, что суще, зримый, То в дымке предстающий, то в сиянье, То ясный, яркий, то неразличимый. И с этим жить! И брать, как дар счастливый, Приход, уход, приливы и отливы. Друзья мои, простимся! В чаще темной Меж диких скал один останусь я. Но вы идите — смело в мир огромный, В великолепье, в роскошь бытия! Все познавайте — небо, земли, воды, За слогом слог — до самых недр природы! А мной — весь мир, я сам собой утрачен, Богов любимцем был я с детских лет, Мне был ларец Пандоры предназначен, Где много благ, стократно больше бед. Я счастлив был, с прекрасной обрученный, Отвергнут ею — гибну, обреченный. 1823

УМИРОТВОРЕНИЕ

Ведет к страданью страсть. Любви утрата Тоскующей душе невозместима. Где все, чем жил ты, чем дышал когда-то, Что было так прекрасно, так любимо? Подавлен дух, бесплодны начинанья, Для чувств померкла прелесть мирозданья. Но музыка внезапно над тобою На крыльях серафимов воспарила, Тебя непобедимой красотою Стихия звуков мощных покорила. Ты слезы льешь? Плачь, плачь в блаженной муке, Ведь слезы те божественны, как звуки! И чует сердце, вновь исполнясь жаром, Что может петь и новой жизнью биться, Чтобы, на дар ответив щедрым даром, Чистейшей благодарностью излиться. И ты воскрес — о, вечно будь во власти Двойного счастья — музыки и страсти. 1823

ЖЕНИХ

В полночный час я спал, в груди не спало, Полно любовью, сердце, точно днем; Явился день — светлее мне не стало: Как много бы он ни сулил, что в нем? Ведь не было ее; мой труд прилежный Лишь для нее свершал я в душный жар Дневных часов; какой отрадой нежной Был свежий вечер! Благодатный дар! Садилось солнце, и, сплетая руки, Его лучей следили мы уход, И взор читал во взоре в миг разлуки: Оно с востока к нам опять придет. В полночный час мечтанья, в звездном строе, Плывут туда, где спит ее душа. О, если б там и мне уснуть в покое! Что б ни было, жизнь все же хороша. 1824

ПАРИЯ

МОЛИТВА ПАРИИ

Брама, мудрый и всесильный, Прародитель всех живущих, Разве ты, жизнеобильный, Лишь браминов всемогущих Одарил

блаженством многим, Лишь раджей да магараджей, Или обезьянам так же, Как и нам, дал свет, убогим? Ни родства у нас, ни права, Ибо — в скверне от рожденья; То, что для других отрава, Нам от смерти избавленье. Мы презренны, нищи, немы. Но тебе ль с высот надзвездных Презирать наиничтожных, Для кого ничтожны все мы? Так услышь господним слухом Сына в простоте сердечной Или дай хотя бы духом Приобщиться к правде вечной. Ты ведь и живущим в блуде Баядерам дал богиню, Вот и мы взываем ныне О твоем прослышать чуде.

ЛЕГЕНДА

Ходит чистая, как утро, За водой жена брамина, Многославного своими Благородством и умом. Из реки священной Ганга Зачерпнет воды послушной И обратно, а в ладонях Ни кувшина, ни ведра. Но сама волна в ладонях Набожных ее сверкает, Собираясь в шар хрустальный, И легко идет жена, Сердцем нежная и статью, Тихой радостью светясь. Вот и нынче над потоком Наклоняется с молитвой, Но внезапно лик мгновенный Отражается в воде,— Из глубин небес возникший Облик юноши прекрасный, Тот, которого Всевышний Мыслью изначальной вызвал И вовне запечатлел. И волненье овладело Ею в тот же миг, смятенье, Смотрит, смотрит, убегает, Гонит образ — он нейдет. И опять к реке подходит, Трепетной рукой стараясь Зачерпнуть воды — но тщетно. Ей ли, волю потерявшей, Воду в пальцах удержать? И глядит она со страхом, Как волна воронки роет, Плещется и прочь бежит… Руки слабы, шаг неверен. Эта ли тропинка к дому? Поспешить или помедлить? Где понять, когда и мысль Отказала ей в совете. Так стоит, бледна как смерть, И молчит. В глазах супруга — Приговор. Он меч хватает И на холм ее влечет, Где преступников карают. В чем оправдываться ей — Ей, неверной без измены И виновной без вины? И в тоске с мечом кровавым В дом идет он опустелый. Сын навстречу: «Что случилось? Чья тут кровь? Отец, отец!» «Кровь неверной». — «Нет, неправда! На мече она не стынет, А по лезвию струится, Как из свежей раны. Мать! Мать! иди сюда скорее! Справедлив отец! Скажи, Что он сделал? На кого он Поднял меч?» — «Молчи, молчи! Это кровь ее, несчастный, Матери твоей». — «Отец! Что ты говоришь? Опомнись! Нет, ни слова, дай мне меч! Ты жену казнить был вправе, Но не мать мою убить! За возлюбленным супругом На костер идет жена, А за матерью любимой Верный сын идет на меч!» «Стой! — отец кричит безумный.— Время есть! Беги скорее! Голову приставишь к ране И концом меча коснешься — К жизни возвратится мать». Весь дрожа, не узнавая, Видит сын тела двух женщин Обезглавленных. О, боги! Выбора страшнее нет! Материнскую схватил он Голову и, не целуя, К телу ближнему приставил И благословил мечом. И восстал гигантский образ. С материнских уст нежнейших, Дивно-сладостных, слетели К сыну скорбные слова: «Сын, такая торопливость! Мать твоя лежать осталась Рядом с дерзкой головою — Жертвой правого суда. А меня навек привил ты К телу женщины преступной. С мудрой волей, с дикой страстью Буду жить я средь богов. Так небесно пред очами Образ юноши витает, В сердце тайно проникая, Будит сладострастье в нем. Век он возвращаться будет, То взмывать, то опускаться, И мрачнеть, и просветляться, Как Всесильный пожелал. Лику ясному велел он, Пестрым крыльям, стройным членам Божеству — меня, земную, Наважденьем искушать; Ибо шлет соблазн и небо, Если боги захотят. Вот и я, жена брамина, Неба головой касаюсь, Но, как пария, — всем телом — Тяжесть чувствую земли. Сын, утешь отца в печали. Возвращайся и запомни: Ни раскаянье слепое, Ни бездушная гордыня Пусть не связывают вас. Через все миры пройдите, Через все века и земли, Возвестите и ничтожным, Что для Брамы все равны. Нету для него ничтожных. Кто б ты ни был: сир, убог ли Или разумом расстроен, Будь ты парией, брамином, Духом темен, телом наг, Лишь на небо взгляд поднимешь И увидишь над собою Тысячи очей горящих, Тысячи ушей всесущих, Для которых нету тайн. Я взойду к его престолу, И ко мне он, так жестоко Им же пересотворенной, Будет вечно милосерден, А поэтому — и к вам. И молить я буду кротко, И кричать ему свирепо, Что мне скажут мои чувства, А чего мне это стоит — Будет тайною моей».

БЛАГОДАРНОСТЬ ПАРИИ

Всё от мала до велика Сотворил ты, мудрый Брама. Ты по праву мой владыка, Ибо всех ты терпишь равно. Высоки твои владенья, Но тебя мы сердцем слышим. Нас, нижайших от рожденья, Возродил ты к целям высшим. Боль и страсть жену земную Вознесли с богами вровень. Только на небо взгляну я — И увижу лик господень. 1823

«Сверху сумерки нисходят…»

Сверху сумерки нисходят, Близость стала далека, В небе первая восходит Золотистая звезда. Все в неверность ускользает, Поднялась туманов прядь, Сумрак темный отражает Озерная сонно гладь. Вот с восточного предела Ожидается луна. С ивой стройною несмело Шутит близкая волна; Сквозь теней круговращенье Лунный свет то там, то сям,— И прохлада через зренье Проникает в сердце к нам. 1828

БОГ И МИР

PROOEMION

Того во имя, кто зачал себя, В предвечности свой жребий возлюбя; Его во имя, кто в сердца вселил Любовь, доверье, преизбыток сил; Во имя часто зованного здесь, Но — в существе — неясного и днесь: Докуда слух, докуда глаз достиг, Лишь сходное отображает лик, И пусть твой дух как пламя вознесен, Подобьями довольствуется он; Они влекут, они его дивят, Куда ни ступишь — расцветает сад. Забыты числа, и утрачен срок, И каждый шаг как вечности поток. 1816

ДУША МИРА

Рассейтесь вы везде под небосклоном, Святой покинув пир, Несите жизнь, прорвавшись к дальним зонам, И наполняйте мир! Вы божьим сном парите меж звездами, Где без конца простор, И средь пространств, усеянных лучами, Блестит ваш дружный хор. Несетесь вы, всесильные кометы, Чтоб в высях потонуть, И в лабиринт, где солнце и планеты, Врезается ваш путь. К бесформенным образованьям льнете, Играя и творя, Все сущее в размеренном полете Навек животворя. Вы в воздухе подвижном ткете щедро Изменчивый убор, И камню вы, в его проникнув недра, Даете твердость форм. И рвется все в божественной отваге Себя перерасти; В пылинке — жизнь, и зыбь бесплодной влаги Готова зацвести. И мчитесь вы, любовью вытесняя Сырого мрака чад; В красе разнообразной дали рая Уж рдеют и горят. Чтоб видеть свет, уже снует на воле Всех тварей пестрота; Вы в восхищенье на счастливом поле, Как первая чета. И гасит пламя безграничной жажды Любви взаимной взгляд. Пусть жизнь от целого приемлет каждый И вновь — к нему назад. 1802