Собрание сочинений в двух томах. Том I

Кнут Довид Миронович

оттиснуты на ручном прессе

гастоном дорфинантом в Париже

из двухсот экземпляров составляющих первое издание

18 именных

подписанных автором и художником

отпечатаны на бумаге velin pur fil johannot

из них

один экземпляр

содержит оригиналы рисунков шапиро

и два экземпляра

содержат каждый

по тетради из десяти рукописных листов книги

70 экземпляров нумерованных от 1 до 70

подписанных автором

отпечатаны на полутряпичной бумаге Lebeau

100 экземпляров отпечатаны на бумаге edita moyen_age

12 экземпляров

предназначены для сотрудников и мечены литерами от А до М

корректуру правил александр гингер

экземпляр отпечатанный на бумаге lebeau №8

Поэзия

Моих тысячелетий

I

1. «Я, Довид-Ари бен Меир…»

Я, Довид-Ари бен Меир, Сын Меuра-Кто-Просвещает-Тьмы, Рожденный у подножья Иваноса, В краю обильном скудной мамалыги, Овечьих брынз и острых качкавалов, В краю лесов, бугаев крепкоудых, Веселых вин и женщин бронзогрудых, Где, средь степей и рыжей кукурузы, Еще кочуют дымные костры И таборы цыган; Я, Довид-Ари бен Меир, Кто отроком пел гневному Саулу, Кто дал Израиля мятежным сыновьям Шестиконечный щит; Я, Довид-Ари, Чей пращ исторг Предсмертные проклятья Голиафа, — Того, от чьей ступни дрожали горы — Пришел в ваш стан учиться вашим песням, Но вскоре вам скажу Мою. Я помню все: Пустыни Ханаана, Пески и финики горячей Палестины, Гортанный стон арабских караванов, Ливанский кедр и скуку древних стен Святого Ерушалайми. И страшный час: Обвал, и треск, и грохоты Синая, Когда в огне разверзлось с громом небо И в чугуне отягощенных туч Возник, тугой, и в мареве глядел На тлю заблудшую, что корчилась в песке, Тяжелый глаз Владыки-Адоная. Я помню все: скорбь вавилонских рек, И скрип телег, и дребезги кинор, И дым, и вонь отцовской бакалейки — Айва, халва, чеснок и папушой, — Где я стерег от пальцев молдаван Заплесневелые рогали и тарань. Я, Довид-Ари бен Меир, Тысячелетия бродившее вино, Остановился на песке путей, Чтобы сказать вам, братья, слово Про тяжкий груз любови и тоски — Блаженный груз моих тысячелетий.

2. Жена

Ты рыжей легла пустыней. Твой глаз Встает, как черное солнце, Меж холмами восставших грудей. Вечер огненный стынет. С сердцем, растресканным жаждой (Уже не однажды, не дважды…), Ищу и ищу колодца. Здесь гибли верблюды и люди. Под реянье вечных мелодий. С предсмертным криком о чуде. Было. Есть. Будет. Под песками отлогих бедер Узко В тугом молчаньи Ходит тугой мускул От ветра моих желаний. Будет самум. Тучи! А мы босы и наги. В тоске и жажде Влаги Распаленный требует рот. Скоро самум! Могучий Мелко бьется живот. За легким взгорьем Стоит и ждет верблюд. Скоро последний труд! Скоро в песках самума — встреча, крик, борьба. Алчба!.. Господи, спаси и помилуй.

3–5. Мена

1. «За одну, дорогая, улыбку…»

За одну, дорогая, улыбку Вот — бери молодого верблюда, Вот — цветную складную палатку, Две плетенки маслин из Эль-Хивы, Пару темных арабских запястий, Я сниму с себя кованый пояс, Я добавлю зеленое мыло — За одну, дорогая, улыбку — И удачливый буду купец.

2. «Чтоб коснуться — на миг только — глазом…»

Чтоб коснуться — на миг только — глазом Твоих козьих оливковых грудей, Я богов тебе дам чужестранных, И коробку из кожи, и ложку, И другие дорогие вещи, Что достались мне от каравана, Шедшего на юг от Эль-Кореим. Дам железные серьги с смарагдом, Два меха, не знавших доныне И капельки капли воды, Дам орехов, и масл, и гранатов, И сандалий, и тканей пунцовых, Чтоб коснуться — прелестная — глазом Твоих козьих оливковых грудей — И удачливый буду купец.

3. «За веревочный старый нагрудник…»

За веревочный старый нагрудник, Что пропах теплой солью загара Твоих грудей, что бьются при беге, Как некие пленные птицы, Отсеку себе руки и ноги, Положу небывалым агатом Пред тобою мой преданный глаз. За веревочный старый нагрудник — И останусь еще в барыше.

6. «И когда, колыхнувшись, неясными…»

И когда, колыхнувшись, неясными Станут дом и огни вдалеке, Мы, дрожа от любви и боязни, Тайно ляжем на теплом песке. Ночь над нами безмерная взвеет В синем стуке — тоске — бубенца… В темноте будет слышно, как блеет Разбуженная нами овца.

7. «Закат тонул и тух…»

Закат тонул и тух, И вечер качал маслины, Веселый и смуглый пастух, Я гнал своих коз в долину. О козий соленый сыр, Черный хлеб с виноградным соком, Душный запах ее косы, Брошенной в песок. Пусть маячили в небе гробы, Но рот хотел пить — И на грубом песке так вкусно было Мне женщину доить.

8. «Пыль»

Пыль Дорог. Уныл. Песок. Зной. Пой, Бог.

9. «Сарра»

Сарра, Мой мед, От дыханья песков Ханаана Тяжелый и теплый, Агарью Под лаской бьешься, Испуская сладкие вопли В недвижный стеклянный вечер И звенящий песок Пустынь. Раскинув горячие ноги, Разверзши последнюю тайну, Агарью-язычницей стонешь Под грузом Счастливым Меня.

10. «Земля любит молчанье…»

Земля любит молчанье. Солнце любит мычанье. Ветер любит звучанья Струн, колес, меня. Я люблю мое незнанье: На чьем пороге любовь моя.

11. Озеро

Золотистое озеро. Черная лодка. Хорошо жить. За голым деревом — Зацепился за сучья — Колышется закат. Одинокое дерево. Одинокая скамейка. Молчи. Молчи. Веет вечер. Хлынь, еловый ветер! Хорошо жить.

12. «Вечер большою птицей…»

Вечер большою птицей Садится в хлеб, в поля. Черная, преет-дымится, Дышит теплом земля. Дразнит молвой человечьей Близкий смутный бор. Теплый струится вечер. Теплый стоит забор.