Собрание сочинений в двух томах. Том I

Кнут Довид Миронович

В рецензии В. Сирина (Набокова), наряду с критическими оценками, к которым Кнут по-особенному был ревностно-внимателен (см. коммент. к стихам №№ 27 и 39), содержались претензии, которые — в силу своей изощренности или субъективности — могли показаться автору ВКС небесспорными: «Нет такта, нет слуха у Кнута. Как объяснить иначе, что он рифмует „легка — облакам“ или „вода — следам“ и не может, да и не должно от этой привычки отделаться? Находится у него и старая моя знакомая „сказал — глаза“ (или „назад — глаза“). Слово „глаза“ не виновато, что оно туго рифмуется (не всегда же возможно призвать на помощь грозу или козу), а силою ничего не добьешься. Вообще беда с этими мужскими рифмами. Когда Кнут рифмует, например, „пастух — темноту“ или „скал — облака“, слух с разбегу повторяет „темнотух“, „облакал“, — и вся прелесть стиха пропадает» (Набоков, с. 103).

При всем том, что критические обстрелы далеко не всегда претендовали на бесспорность, беспристрастность и адекватность оценок, да и просто на необходимую аналитическую корректность, не подлежит никакому сомнению, что в целом они послужили весьма полезной школой в творческом ученичестве молодого поэта.

23. ВКС, с. 7. Первоначально в газ. «Дни» (1926, № 1039, 27 июня, с. 3). В ИС (с. 35–36) под назв. «Я не умру». В обширной подборке стихов поэтов русского зарубежья (1920–1960) Ю. Терапиано представил Кнута двумя стихотворениями: этим и знаменитыми «Кишиневскими похоронами» (Грани, 1959, № 44, с. 48–49). По наблюдению литературоведа З. Копельман (Иерусалим), поэтическим импульсом этому стихотворению мог послужить псалом царя Давида: «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни» (117:17), многократно повторенный в еврейской литургии и средневековой поэзии. «Я оттолкну руками крышку гроба» — Не касаясь вполне традиционного мифо-фольклорного мотива 'воскресения' и 'выхода из могилы', отметим, что в рамках конкретной образной аналогии — 'отталкивания крышки гроба' — Кнут мог в частности апеллировать к художественному опыту А.Фета (начало его стихотворения «Никогда», 1879)

Проснулся я Да, крыша гроба. — Руки С усильем простираю и зову На помощь. Да, я помню эти муки Предсмертные. — Да, это наяву! — И без усилий, словно паутину, Сотлевшую раздвинул домовину И встал.

24–25. ВКС, с. 8–9. Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — поэт, прозаик, лит. критик, переводчик; с 1922 г жил в Париже; один из близких друзей Кнута, много писавший о его поэзии. Ср. семантически однотипные образы из начального двустишия — «Огромный мост, качаясь, плыл в закате, Неся меня меж небом и землей» — и в стихотворении «Детство Гамлета» (1929) Б. Поплавского: «Мост этот тихо качался меж жизнью и смертью, Там, на одной стороне, был холодный рассвет», что, впрочем, может и не являться литературной цитатой, поскольку само сравнение музыки со стихией воды в поэзии достаточно обиходно, см., к примеру, «С. А. Кусевицкому, играющему на контрабасе» К. Бальмонта (сб. «Перстень», 1920) или сборник самого Б. Поплавского «Над солнечною музыкой воды». В ВКСэЕК Кнут своей рукой датировал 1-ю часть: 16/2/24; во 2-й части в 3-м стихе третьей строфы «и в трудном хлебе» зачеркнуто и вписан карандашом иной вариант: «в мыте».

26. ВКС, с. 10–11. Журнальный вариант (З, 1927, № 3, с. 147) идентичен ВКС. В ИС (с.39–40) под назв. «Предчувствие» и с измененным порядком стихов в пятой строфе, что делает ее более грамматически четкой:

Мы вдруг поймем: кусок земного хлеба, И пыль земли, невзрачной и рябой, Дороже нам сияющего неба, Пустыни серебристо-голубой.

Цетлин (с. 538) определил это стихотворение как «риторическое упражнение на тему о любви к земле». В содержательном плане оно вызывает в памяти стихи И. Эренбурга «Я сегодня вспомнил о смерти» (1914), ср.: «О, я лгал тебе прежде, — Даже самое синее небо Мне никогда не заменит Больного февральского снега» — «И благородство гордого пейзажа — Пространств и звезд, горящих как заря, Нам не заменит яблони, ни — даже! — Кривого городского фонаря».

27. ВКС, с. 12. Напечатано в ВР, 1926, № 6/7, с. 38. В ВКСэЕК «букве» во 2-м стихе третьей строфы зачёркнуто и заменено — «слову»: вероятно, в этом проявилась реакция Кнута на замечание В. Набокова в его рецензии на ВКС, отметившего, что здесь «…грубая какофония внезапно унижает мысль поэта»: «…вину и хлебу, букве и жене» (хлебу — букве, «бу-бу») (Набоков, с. 103). Однако в ИС (с.37–38) сохранен прежний вариант. Стихотворение, по словам Л. Гомолицкого, проникнуто «духом галахи» (Гомолицкий, с. 29) (галаха — свод законов в иудаизме, регламентирующих религиозную, социально-гражданскую и семейно-бытовую жизнь еврея). Кроме того, в нем можно расслышать отзвуки «Шестого чувства» Н. Гумилева, ср. в особенности следующие строфы. «Прекрасно в нас влюбленное вино, И добрый хлеб, что в печь для нас садится, И женщина, которою дано, Сперва измучившись, нам насладиться» — «Благодарю Тебя за все: за хлеб… За эту плоть, Тобою обреченную Вину и хлебу, букве и жене».

28. ВКС, с. 13. Соблазнительно предположить наличие в этом тексте полемического диссонанса последнему (при жизни автора не публиковавшемуся, но, возможно, на Западе известному) стихотворению Ф. Сологуба «Подыши еще немного», написанному за полгода до смерти, 30 июля 1927 г., ср. в особенности сологубовское двустишие, образующее композиционную рамку: «Подыши еще немного Тяжким воздухом земным», и «противостоящее» ему восславление жизни у Кнута: «Здесь человек живет и благодарно дышит Прекрасным, вкусным воздухом земным» (мы не входим в обсуждение биографических, идеологических и пр. деталей этой гипотетической контроверзы, а лишь допускаем, без опоры, к сожалению, на твердые доказательства, саму ее возможность).

29. ВКС, с. 14. В ИС (с. 41) под назв. «Берег», с иным делением на строфы и с более свежим образом «Так, овеваемый волной» вместо прежнего «омываемый волной». «Лежу на грубом берегу, Соленым воздухом согретый» — Начало стихотворения восходит, вероятно, к Ф. Сологубу («Влачится жизнь моя в кругу», 1896): «Стою на звучном берегу, Где ропщут волны песнопений».

30. ВКС, с. 15. В ИС (с. 42) под назв. «За милый голос». «Как утлые речные пароходы…» — См. имеющее явное автобиографическое происхождение использование «утлого челна» в стихах юного поэта, героя рассказов «Мончик на распутьи» и «Крутоголов и компания» (в т. 2).

31. ВКС, с. 16. Первоначально в НК (1927, № 1, с. 9).

32. ВКС, с. 17. Печаталось в СЗ (1927, кн. 32, с. 143). В ИС (с. 43) под назв. «Похвала лени», с переработанным заключительным стихом: «Дар, веками скопленный: лежать, растворяться, любить».Терапиано-О (с.92), имея в виду, вероятно, это стихотворение (здесь оно по ошибке названо «Похвала ночи»), определяет его как «прелестное, полное ощущения жизни».

33. ВКС, с. 18. Вместе с предыдущим стихотворением в С3 (1927, кн. 32, с. 144). В ИС (с. 45–46) под назв. «Рождение мира» и несколько измененной предпоследней строчкой: «Летит авто, дымят печные трубы». В стихотворении слышатся отголоски А. Блока (совпадение зачина с «Я вышел. Медленно сходили», 1901) и Ф. Сологуба («Я — Бог таинственного мира», 1896; у Кнута: «Я в центре возникающего мира», «Моим хотеньем, чувственным и грубым, Рожден пленительный и сложный мир»).