Собрание сочинений в двух томах. Том I

Кнут Довид Миронович

Негативно оценил ПарН Л. Гомолицкий, полагавший, что с отпадением от национальной темы у Кнута начался процесс поэтического обнищания. «В третьей книге Кнута „Парижские ночи“, — писал этот критик, — из лирики она <национальная тема> уже прочно изгнана. Поэт одержал полную победу. Национальная, вернее бытовая, жанровая теперь тема выступает лишь в белых стихах — еврейские похороны. Но с отказом от „соблазнявшей“ темы поэту оказывается не о чем говорить. Еще встречаются перепевы „метафизико-человеческой“ лирики, но тон ее все более впадает в разочарование, в отчаяние» (Гомолицкий, с. 30), ср. с характерным замечанием, по-видимому, ему же принадлежащим (по предположению проф. Р. Тименчика): возражая Ю. Мандельштаму, который в статье «Гамбургский счет» (Журнал Содружества, 1936, № 2), написанной по поводу выхода Я, критически отнесся к опубликованным здесь стихам Кнута, Л. Гомолицкий (<?> статья подписана псевдонимом Г. Николаев) замечает: «Совсем односторонне несправедливо о Кнуте (забывая заслугу его первых книг. <Выделено нами. — Сост.>)…» (Г. Николаев. «Гамбургский счет». IN: Меч, 1936, № 11 [95], 15 марта; заметим попутно, что этой статьей Л. Гомолицкий <?> поддерживал начатый незадолго до этого диалог с Ю. Мандельштамом, одним из действующих лиц которого являлся Кнут, см., напр., статью Ю. Мандельштама«Русские поэты в Варшаве» [В, 1932, 22 сентября], где в частности говорилось, что сборник стихов Л. Гомолицкого «Дуновение» [Варшава, 1932] подвержен влиянию Кнута и Ходасевича; влияние на Гомолицкого кнутовской поэтики, в связи с другим его сборником стихов, «Дом» [Варшава, 1933], отмечал также Г. Адамович(ПН, 1934, 8 февраля]).

Адресат посвящения, близкая приятельница поэта Софья Мироновна Ф., упоминается в воспоминаниях Е. К., публикуемых в т. 2. В ИС посвящение снято.

В ПарНэЕК, в качестве дарственного, вписано стихотворение «Зной» («Бывает, что берег опаснее моря…») с пометой «Декабрь 1939. Война» и дедикацией «Еве (после пудов соли…), товарищу счастливых, трудовых и трудных дней, от крепко любящего ее Д. Кнута. Париж, 6 сент. 1939. 5 <-й> день мобилизации. Перед уходом в казарму Мортье».

62. ПарН, с. 7–8. В ИС (с.83) под назв. «Семена» и без разбивки последней строфы на два двустишия. В ПарНэЕК стихотворение датировано 1928.

63. ПарН, с. 9–10. Отобрано для Я (с. 108–109). В экземпляре Я, подаренном Кнутом Е. К. в апреле 1936 г., рукой поэта написано название «Встреча»; под ним же, с отсутствующей четвертой строфой, стихотворение напечатано в ИС (с.84–85). Н. Берберова утверждает, что стихотворение связано с их отношениями (Берберова, с.318).

64. ПарН, с. 11–12, с обозначением года написания: 1924. С некоторыми отличиями воспроизведено стихотворение из МТ, № 16 (см. коммент.).

65. ПарН, с. 13–15, с обозначением года написания: 1928. В П (1930, вып. 2) в составе группы стихотворений под общим заглавием «Ноктюрн». В ИС (с. 86–87) под назв. «Ночь». «…Глыб железо-бетонно-кирпичных…» — Ср. с аналогичной грамматической конструкцией — нагнетением трех определений, следующих одно за другим, через дефис, — при описании Тель-Авива (АП, гл. 4): «Весь город выстроен в спичечно-коробочном стиле: нечто гаражно-фабрично-заводское…», что подчеркивает чрезмерную сдавленность урбанистического пространства, его загроможденность и тяжеловесность (при этом в случае с Тель-Авивом для Кнута неприемлема архитектурная неоригинальность палестино-израильского ландшафта, его европейско-американские реминисценции и подражания — словом, все то, что в том же АП определяется как «утилитарно-казарменная эстетика назойливой модернистской архитектуры»). Ерихон (правильно Иерихон, в еврейской языковой традиции Иерихо или Йерейхо [

], что может обозначать ‘благоухающий’, ‘благовонный’, но возможно и иное значение: основатели города боготворили луну или месяц — на иврите «яреах» [

]; в Ветхом Завете именуется также город Пальм — Втор. 34:3, Суд. 1:16, 3:13; II Пар. 28:15) — самый древний (первое поселение датируется 8 тыс. до н. э.) и самый низкорасположенный город в мире (250–260 м ниже уровня моря). Выражение иерихонские трубы, издревле утвердившееся в речевом обиходе (на которое собственно и ориентируется образ Кнута), проистекает из библейского рассказа о том, как стены города рухнули от звуков труб осадивших его израильтян (И. Нав. 6). «Расцветает большая печаль На ночном черноземе Парижа» — Истоки образа коренятся, вероятно, в стихотворении М. Волошина «Дождь» (из цикла «Париж»): «В дождь Париж расцветает, Точно серая роза…» (семантическая близость чернозема и серой розы, кроме того, опосредуется началом АП, где подчеркивается «специфически парижская симфония тончайших и богатейших оттенков серого цвета», см. также «симфонию парижских серых красок» в стихотворении «Парижский рассказ». — Выделено везде нами. — Cocm.).

66. ПарН, с. 16–17, с обозначением года написания: 1928. В ПарНэЕК рукой Кнута приписано: март, Париж. В ИС (c. 88–89) под назв. «Дождь» и без многоточия перед заключительной строфой.

67. ПарН, с. 18, с обозначением года написания: 1927. В ИС (с. 90) под назв. «В пустыне черной». Стих «Мощеные луга для мечтоводства» как неудачный отметили в своих отзывах на ПарН Савельев и Польский.

68. ПарН, с. 19–20, с обозначением года написания: 1928. В ИС (с. 91–92) под назв. «Без исхода». Каин (

— ‘приобретение’) и Авель (

— ‘дуновение, пар’, отсюда ‘суета, нечто скоропреходящее’) — дети Адама и Евы; Каин убивает брата, вознегодовав на него за то, что жертва Авеля Богу была принята с благоволением, а его собственная — отвергнута. Любопытно, как Кнут художественно детализирует место убийства: «в горячей тени под терновником», ср. в Ветхом Завете: «И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт. 4:8).

69. ПарН, с. 21. В П (1930, вып. 2) в составе группы стихотворений под общим заглавием «Ноктюрн». В ИС (с. 93–94) под назв. «О чем сказать». По всей видимости, имеется в виду книга русского писателя и философа В. В. Розанова (1856–1919) «Опавшие листья» (1913–1915), отмеченная чувством последнего цветения и всеобщего умирания. Между этим розановским сочинением и стихотворением Кнута, помимо общей эмоциональной связи, существует вполне отчетливая текстовая перекличка: правомерно предположить, что вопрос-ответ «О чем писать», выполняющий в кнутовской поэтической композиции конструктивную образно-тематическую функцию, контаминирован из двух записей в самом начале «Опавших листьев». В первой автор как-то странно цитирует М. Лермонтова, приводя нечто, отдаленно напоминающее «И скучно и грустно»:

…о чем писать? Все написано давно. (Лерм.).

А ниже, на той же странице, риторически вопрошает себя о предожидаемой встрече с Богом: «Что же я скажу (на т<ом> с<вете>) Богу о том, что Он послал меня увидеть?

Скажу ли, что мир, им сотворенный, прекрасен?

Нет.

Что же я скажу?» (В.В.Розанов. Уединенное. М., 1990, с. 90. — Выделено Розановым).

Следует, впрочем, иметь в виду, что сама формула «О чем писать?» принадлежит к широко распространенным, в определенном смысле даже клишированным фигурам поэтической риторики, см., к примеру, в «Письме от матери» (1924) С. Есенина: «Чего же мне Еще теперь придумать, О чем теперь Еще мне написать?» или в стихотворении Ю. Терапиано «О чем писать теперь? Я утомлен…» (сб. «На ветру», 1938; первоначально: Встречи, 1934, № 6, с. 262–263).

70. ПарН, с. 22. Напечатано в Ч (1931, № 5, с. 18) вместе со стихотворением «В сердце — грубых обид неостывшая накипь» под общим заглавием «Nocturnes». В ИС (с. 95) под назв. «Окно».

71. ПарН, с. 23. См. предыдущий комментарий. В ИС (с. 96) под назв. «Знаки».

72. ПарН, с. 24. В СЗ (1932, кн. 48, с. 210–211) в составе цикла «Снег», куда, помимо него, вошли: «Земля лежит в снегу. Над ней воздели сучья», «Снег радости и снег печали» и «В морозном сне, голубовато-снежном». В ИС (с. 97-101) цикл назван «Зима» и к нему добавилось еще одно, четвертое, стихотворение «Замерзая, качался фонарь у подъезда» (ставшее третьим, а «В морозном сне…» — четвертым). Строфическая композиция стихотворения в ПарН и СЗ совпадает, в ИС оно делится на первую, четырехстишную, и вторую, пятистишную, строфы. Второе двустишие первой строфы в СЗ. «Все — проще и бедней, безрадостно — и лучше Под небом Блока, близким и пустым» (последний стих в ИС: «Под зимним небом, сероголубым»). В СЗ: «О чем же — этот дым…»