Собрание сочинений в одном томе

Высоцкий Владимир Семенович

ПРО ЛЮБОВЬ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ

Может быть, выпив поллитру, Некий художник от бед Встретил чужую палитру И посторонний мольберт. Дело теперь за немногим — Нужно натуры живой, — Глядь — симпатичные ноги С гордой идут головой. Он подбегает к Венере: «Знаешь ли ты, говорят, Данте к своей — Алигьери — Запросто шастает в ад! Ада с тобой нам не надо — Холодно в царстве теней… Кличут меня Леонардо. Так раздевайся скорей! Я тебя — даже нагую — Действием не оскорблю, — Дай я тебя нарисую Или из глины слеплю!» Но отвечала сестричка: «Как же вам не ай-яй-яй! Честная я католичка — И несогласная я! Вот испохабились нынче — Так и таскают в постель! Ишь — Леонардо да Винчи — Тоже какой Рафаэль! Я не привыкла без чувства — Не соглашуся ни в жисть! Мало что ты — для искусства, — Сп'eрва давай-ка женись! Там и разденемся в спальной — Как у людей повелось… Мало что ты — гениальный! — Мы не глупее небось!» «Так у меня ж — вдохновенье. — Можно сказать, что экстаз!» — Крикнул художник в волненье… Свадьбу сыграли на раз. …Женщину с самого низа Встретил

я раз в темноте, — Это была Мона Лиза — В точности как на холсте. Бывшим подругам в Сорренто Хвасталась эта змея: «Ловко я интеллигента Заполучила в мужья!..» Вкалывал он больше года — Весь этот длительный срок Все улыбалась Джоконда: Мол, дурачок, дурачок! …В песне разгадка дается Тайны улыбки, а в ней — Женское племя смеется Над простодушьем мужей! 1969

ОХОТА НА КАБАНОВ

Грязь сегодня еще непролазней, С неба мразь, словно бог без штанов, — К черту дождь — у охотников праздник: Им сегодня стрелять кабанов. Били в ведра и гнали к болоту, Вытирали промокшие лбы, Презирали лесов позолоту, Поклоняясь азарту пальбы. Егерей за кровожадность не пинайте, Вы охотников носите на руках, — Любим мы кабанье мясо в карбонате, Обожаем кабанов в окороках. Кабанов не тревожила дума: Почему и за что, как в плену, — Кабаны убегали от шума, Чтоб навек обрести тишину. Вылетали из ружей жаканы, Без разбору разя, наугад, — Будто радостно бил в барабаны Боевой пионерский отряд. Егерей за кровожадность не пинайте, Вы охотников носите на руках, — Любим мы кабанье мясо в карбонате, Обожаем кабанов в окороках. Шум, костер, и тушенка из банок, И «охотничья» водка — на стол. Только полз присмиревший подранок, Завороженно глядя на ствол. А потом — спирт плескался в канистре, Спал азарт, будто выигран бой: Снес подранку полчерепа выстрел — И рога протрубили отбой. Егерей за кровожадность не пинайте, Вы охотников носите на руках, — Любим мы кабанье мясо в карбонате Обожаем кабанов в окороках. Мне сказали они про охоту, Над угольями тушу вертя: «Стосковались мы, видно, по фронту, — По атакам, да и по смертям. Это вроде мы снова в пехоте, Это вроде мы снова — в штыки, Это душу отводят в охоте Уцелевшие фронтовики…» Егерей за кровожадность не пинайте, Вы охотников носите на руках, — Любим мы кабанье мясо в карбонате, Обожаем кабанов в окороках. 1969

ПЕСНЯ О НОТАХ

Я изучил все ноты от и до, Но кто мне на вопрос ответит прямо? — Ведь начинают гаммы с ноты до И ею же заканчивают гаммы. Пляшут ноты врозь и с толком, Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока Разбросает их по полкам Чья-то дерзкая рука. Известно музыкальной детворе — Я впасть в тенденциозность не рискую, — Что занимает место нота ре На целый такт и на одну восьмую. Какую ты тональность ни возьми — Неравенством от звуков так и пышет: Одна и та же нота — скажем, ми, — Одна внизу, другая — рангом выше. Пляшут ноты врозь и с толком, Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока Разбросает их по полкам Чья-то дерзкая рука. За строфами всегда идет строфа — Как прежние, проходит перед взглядом, — А вот бывает, скажем, нота фа Звучит сильней, чем та же нота рядом. Вдруг затесался где-нибудь бемоль — И в тот же миг, как влез он беспардонно, Внушавшая доверье нота соль Себе же изменяет на полтона. Пляшут ноты врозь и с толком, Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока Разбросает их по полкам Чья-то дерзкая рука. Сел композитор, жажду утоля, И грубым зн'aком музыку прорезал, — И нежная как бархат нота ля Вдруг голос повышает до диеза. И наконец — Бетховена спроси — Без ноты си нет ни игры, ни пенья, — Возносится над всеми нота си И с высоты взирает положенья. Пляшут ноты врозь и с толком, Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока Разбросает их по полкам Чья-то дерзкая рука. Напрасно затевать о нотах спор: Есть и у них тузы и секретарши, Считается, что в си-бемоль минор Звучат прекрасно траурные марши. А кроме этих подневольных нот Еще бывают ноты-паразиты, — Кто их сыграет, кто их пропоет?.. Но с нами — Бог, а с ними — композитор! Пляшут ноты врозь и с толком, Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока Разбросает их по полкам Чья-то дерзкая рука. 1969

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ

Анатолию Гарагуле

Был шторм — канаты рвали кожу с рук, И якорная цепь визжала чертом, Пел ветер песню грубую, — и вдруг Раздался голос: «Человек за бортом!» И сразу — «Полный назад! Стоп машина! На воду шлюпки, помочь — Вытащить сукина сына Или, там, сукину дочь!» Я пожалел, что обречен шагать По суше, — значит, мне не ждать подмоги — Никто меня не бросится спасать, И не объявят шлюпочной тревоги. А скажут: «Полный вперед! Ветер в спину! Будем в порту по часам. Так ему, сукину сыну, — Пусть выбирается сам!» И мой корабль от меня уйдет — На нем, должно быть, люди выше сортом. Впередсмотрящий смотрит лишь вперед — Не видит он, что человек за бортом. Я вижу — мимо суда проплывают, Ждет их приветливый порт, — Мало ли кто выпадает С главной дороги за борт! Пусть в море меня вынесет, а там — Шторм девять баллов новыми деньгами, — За мною спустит шлюпку капитан — И обрету я почву под ногами. Они зацепят меня за одежду, — Значит, падать одетому — плюс, — В шлюпочный борт, как в надежду, Мертвою хваткой вцеплюсь. Я на борту — курс прежний, прежний путь — Мне тянут руки, души, папиросы, — И я уверен: если что-нибудь — Мне бросят круг спасательный матросы. Правда, с качкой у них перебор там, В штормы от вахт не вздохнуть, — Но человеку за бортом Здесь не дадут утонуть! 1969

ПИРАТСКАЯ

На судне бунт, над нами чайки реют! Вчера из-за дублонов золотых Двух негодяев вздернули на рею, — Но мало — нужно было четверых. Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль — враг! Удача — миф, но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг! Катился ком по кораблю от бака, Забыто все — и честь, и кутежи, — И, подвывая, может быть от страха, Они достали длинные ножи. Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль — враг! Удача — миф, но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг! Вот двое в капитана пальцем тычут: Достать его — и им не страшен черт! Но капитан вчерашнюю добычу При всей команде выбросил за борт. Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль — враг! Удача — миф, но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг! И вот волна, подобная надгробью, Все смыла, с горла сброшена рука… Бросайте ж за борт всё, что пахнет кровью, — Поверьте, что цена невысока! Ловите ветер всеми парусами! К чему гадать, любой корабль — враг! Удача — здесь, и эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг! 1969

«Долго же шел ты в конверте, листок…»

Долго же шел ты в конверте, листок, — Вышли последние сроки! Но потому он и Дальний Восток, Что — далеко на востоке… Ждешь с нетерпеньем ответ ты — Весточку в несколько слов… Мы здесь встречаем рассветы Раньше на восемь часов. Здесь до утра пароходы ревут Средь океанской шумихи — Не потому его Тихим зовут, Что он действительно тихий. Ждешь с нетерпеньем ответ ты — Весточку в несколько слов… Мы здесь встречаем рассветы Раньше на восемь часов. Ты не пугайся рассказов о том, Будто здесь самый край света, — Сзади еще Сахалин, а потом — Круглая наша планета. Ждешь с нетерпеньем ответ ты — Весточку в несколько слов… Мы здесь встречаем рассветы Раньше на восемь часов. Что говорить — здесь, конечно, не рай, Но невмоготу переписка, — Знаешь что, милая, ты приезжай: Дальний Восток — это близко! Скоро получишь ответ ты — Весточку в несколько слов! Вместе бы встретить рассветы — Раньше на восемь часов! 1969

ЦУНАМИ

Пословица звучит витиевато: Не восхищайся прошлогодним небом, — Не возвращайся — где был рай когда-то, И брось дурить — иди туда, где не был! Там что творит одна природа с нами! Туда добраться трудно и молве. Там каждый встречный — что ему цунами! — Со штормами в душе и в голове! Покой здесь, правда, ни за что не купишь — Но ты вернешься, говорят ребята, Наперекор пословице поступишь — Придешь туда, где встретил их когда-то! Здесь что творит одна природа с нами! Сюда добраться трудно и молве. Здесь иногда рождаются цунами И рушат всё в душе и в голове! На море штиль, но в мире нет покоя — Локатор ищет цель за облаками. Тревога — если что-нибудь такое — Или сигнал: внимание — цунами! Я нынче поднимаю тост с друзьями! Цунами — равнодушная волна. Бывают беды пострашней цунами И — радости сильнее, чем она! 1969

«Теперь я буду сохнуть от тоски…»

Теперь я буду сохнуть от тоски И сожалеть, проглатывая слюни, Что недоел в Батуми шашлыки И глупо отказался от сулгуни. Пусть много говорил белиберды Наш тамада — вы тамаду не троньте, — За Родину был тост алаверды, За Сталина, — я думал — я на фронте. И вот уж за столом никто не ест И тамада над всем царит шерифом, — Как будто бы двадцатый с чем-то съезд Другой — двадцатый — объявляет мифом. Пил тамада за город, за аул И всех подряд хвалил с остервененьем, — При этом он ни разу не икнул — И я к нему проникся уваженьем. Правда, был у тамады Длинный тост алаверды За него — вождя народов, И за все его труды. Мне тамада сказал, что я — родной, Что, если плохо мне — ему не спится, — Потом спросил меня: «Ты кто такой?» А я сказал: «Бандит и кровопийца». В умах царил шашлык и алкоголь, — Вот кто-то крикнул, что не любит прозы, Что в море не поваренная соль — Что в море человеческие слезы. Но вот конец — уже из рога пьют, Уже едят инжир и мандаринки, Которые здесь запросто растут, Точь-точь как те, которые на рынке. Обхвалены все гости, и пока Они не окончательно уснули — Хозяина привычная рука Толкает вверх бокал «Киндзмараули»… О как мне жаль, что я и сам такой: Пусть я молчал, но я ведь пил — не реже, — Что не могу я моря взять с собой И захватить все солнце побережья. 1969

«Нет меня — я покинул Расею…»

Нет меня — я покинул Расею, — Мои девочки ходят в соплях! Я теперь свои семечки сею На чужих Елисейских полях. Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: «Нет его — умотал наконец! Вот и пусть свои чуждые песни Пишет там про Версальский дворец». Слышу сзади — обмен новостями: «Да не тот! Тот уехал — спроси!» «Ах не тот?!» — и толкают локтями, И сидят на коленях в такси. Тот, с которым сидел в Магадане, Мой дружок по гражданской войне — Говорит, что пишу ему: «Ваня! Скушно, Ваня, — давай, брат, ко мне!» Я уже попросился обратно — Унижался, юлил, умолял… Ерунда! Не вернусь, вероятно, — Потому что я не уезжал! Кто поверил — тому по подарку, — Чтоб хороший конец, как в кино: Забирай Триумфальную арку, Налетай на заводы Рено! Я смеюсь, умираю от смеха: Как поверили этому бреду?! — Не волнуйтесь — я не уехал, И не надейтесь — я не уеду! 1970

ВЕСЕЛАЯ ПОКОЙНИЦКАЯ

Едешь ли в поезде, в автомобиле Или гуляешь, хлебнувши винца, — При современном машинном обилье Трудно по жизни пройти до конца. Вот вам авария: в Замоскворечье Трое везли хоронить одного, — Все, и шофер, получили увечья, Только который в гробу — ничего. Бабы по найму рыдали сквозь зубы, Дьякон — и тот верхней ноты не брал, Громко фальшивили медные трубы, — Только который в гробу — не соврал. Бывший начальник — и тайный разбойник — В лоб лобызал и брезгливо плевал, Все приложились, — а скромный покойник Так никого и не поцеловал. Но грянул гром — ничего не попишешь, Силам природы на речи плевать, — Все разбежались под плиты и крыши, — Только покойник не стал убегать. Что ему дождь — от него не убудет, — Вот у живущих — закалка не та. Ну а покойники, бывшие люди, — Смелые люди и нам не чета. Как ни спеши, тебя опережает Клейкий ярлык, как отметка на лбу, — А ничего тебе не угрожает, Только когда ты в дубовом гробу. Можно в отдельный, а можно и в общий — Мертвых квартирный вопрос не берет, — Вот молодец этот самый — усопший — Вовсе не требует лишних хлопот. В царстве теней — в этом обществе строгом — Нет ни опасностей, нет ни тревог, — Ну а у нас — все мы ходим под Богом, Только которым в гробу — ничего. Слышу упрек: «Он покойников славит!» Нет, — я в обиде на злую судьбу: Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит, — За исключением тех, кто в гробу. 1970