Собрание сочинений в одном томе

Высоцкий Владимир Семенович

БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ

Протопи ты мне баньку, хозяюшка, — Раскалю я себя, распалю, На полоке, у самого краюшка, Я сомненья в себе истреблю. Разомлею я до неприличности, Ковш холодной — и всё позади, — И наколка времен культа личности Засинеет на левой груди. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Сколько веры и лесу повалено, Сколь изведано горя и трасс! А на левой груди — профиль Сталина, А на правой — Маринка анфас. Эх, за веру мою беззаветную Сколько лет отдыхал я в раю! Променял я на жизнь беспросветную Несусветную глупость мою. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Вспоминаю, как утречком раненько Брату крикнуть успел: «Пособи!» — И меня два красивых охранника Повезли из Сибири в Сибирь. А потом на карьере ли, в топи ли, Наглотавшись слезы и сырца, Ближе к сердцу кололи мы профили, Чтоб он слышал, как рвутся сердца. Не топи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Ох, знобит от рассказа дотошного! Пар

мне мысли прогнал от ума. Из тумана холодного прошлого Окунаюсь в горячий туман. Застучали мне мысли под темечком: Получилось — я зря им клеймен, — И хлещу я березовым веничком По наследию мрачных времен. Протопи ты мне баньку по-белому, — Чтоб я к белому свету привык, — Угорю я — и мне, угорелому, Ковш холодной развяжет язык. Протопи!.. Не топи!.. Протопи!.. 1968

ОХОТА НА ВОЛКОВ

Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня — опять как вчера: Обложили меня, обложили — Гонят весело на номера! Из-за елей хлопочут двустволки — Там охотники прячутся в тень, — На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Не на равных играют с волками Егеря — но не дрогнет рука, — Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка. Волк не может нарушить традиций, — Видно, в детстве — слепые щенки — Мы, волчата, сосали волчицу И всосали: нельзя за флажки! И вот — охота на волков, идет охота, — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Наши ноги и челюсти быстры, — Почему же, вожак, — дай ответ — Мы затравленно мчимся на выстрел И не пробуем — через запрет?! Волк не может, не должен иначе. Вот кончается время мое: Тот, которому я предназначен, Улыбнулся — и поднял ружье. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Я из повиновения вышел — За флажки, — жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал Удивленные крики людей. Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня не так, как вчера: Обложили меня, обложили — Но остались ни с чем егеря! Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. 1968

«У нее все свое — и белье, и жилье…»

У нее все свое — и белье, и жилье, — Ну а я ангажирую угол у тети. Для нее — все свободное время мое, На нее я гляжу из окна, что напротив. У нее и под утро не гаснет окно, И вчера мне лифтер рассказал за полбанки: У нее два знакомых артиста кино И один популярный артист из «Таганки». И пока у меня в ихнем ЖЭКе рука, Про нее я узнал очень много ньюансов: У нее старший брат — футболист «Спартака», А отец — референт в Министерстве финансов. Я скажу, что всегда на футболы хожу — На «Спартак», — и слова восхищенья о брате. Я скажу, что с министром финансов дружу И что сам как любитель играю во МХАТе. У нее, у нее на окошке — герань, У нее, у нее — занавески в разводах, — У меня, у меня на окне — ни хера, Только пыль, только толстая пыль на комодах… 1968

МОСКВА — ОДЕССА

В который раз лечу Москва — Одесса, — Опять не выпускают самолет. А вот прошла вся в синем стюардесса как принцесса — Надежная, как весь гражданский флот. Над Мурманском — ни туч, ни облаков, И хоть сейчас лети до Ашхабада, Открыты Киев, Харьков, Кишинев, И Львов открыт, — но мне туда не надо! Сказали мне: «Сегодня не надейся — Не стоит уповать на небеса!» И вот опять дают задержку рейса на Одессу: Теперь — обледенела полоса. А в Ленинграде — с крыши потекло, — И что мне не лететь до Ленинграда?! В Тбилиси — там все ясно, там тепло, Там чай растет, — но мне туда не надо! Я слышу: ростовчане вылетают, — А мне в Одессу надо позарез! Но надо мне туда, куда меня не принимают, — И потому откладывают рейс. Мне надо — где сугробы намело, Где завтра ожидают снегопада!.. А где-нибудь все ясно и светло — Там хорошо, — но мне туда не надо! Отсюда не пускают, а туда не принимают, — Несправедливо — грустно мне, — но вот Нас на посадку скучно стюардесса приглашает, Доступная, как весь гражданский флот. Открыли самый дальний закуток, В который не заманят и награды, Открыт закрытый порт Владивосток, Париж открыт, — но мне туда не надо! Взлетим мы, распогодится — теперь запреты снимут! Напрягся лайнер, слышен визг турбин… А я уже не верю ни во что — меня не примут, — Опять найдется множество причин. Мне надо — где метели и туман, Где завтра ожидают снегопада!.. Открыли Лондон, Дели, Магадан — Открыто все, — но мне туда не надо! Я прав, хоть плачь, хоть смейся, — но опять задержка рейса — И нас обратно к прошлому ведет Вся стройная, как «ТУ», та стюардесса мисс Одесса, — Похожая на весь гражданский флот. Опять дают задержку до восьми — И граждане покорно засыпают… Мне это надоело, черт возьми, — И я лечу туда, где принимают! 1968

ПЕСНЯ О ДВУХ КРАСИВЫХ АВТОМОБИЛЯХ

Без запретов и следов, Об асфальт сжигая шины, Из кошмара городов Рвутся з'a город машины, — И громоздкие, как танки, «Форды», «линкольны», «селены», Элегантные «мустанги», «Мерседесы», «ситроены». Будто знают — игра стоит свеч, — Это будет как кровная месть городам! Поскорей — только б свечи не сжечь, Карбюратор… и что у них есть еще там… И не видно полотна Лимузины, лимузины… Среди них — как два пятна Две красивые машины, — Будто связанные тросом (А где тонко, там и рвется). Аксельраторам, подсосам Больше дела не найдется. Будто знают — игра стоит свеч, — Только б вырваться — выплатят всё по счетам! Ну а может, он скажет ей речь На клаксоне… и что у них есть еще там… Это скопище машин На тебя таит обиду, — Светло-серый лимузин, Не теряй ее из виду! Впереди, гляди, разъезд, — Больше риска, больше веры! Опоздаешь!.. Так и есть — Ты промедлил, светло-серый! Они знали — игра стоит свеч, — А теперь — что ж сигналить рекламным щитам?! Ну а может, гора ему с плеч, — Иль с капота… и что у них есть еще там… Нет, развилка — как беда: Стрелки врозь — и вот не здесь ты! Неужели никогда Не сближают нас разъезды? Этот — сходится, один! — И, врубив седьмую скорость, Светло-серый лимузин Позабыл нажать на тормоз… Что ж, съезжаться — пустые мечты? Или это есть кровная месть городам?.. Покатились колеса, мосты, — И сердца… или что у них есть еще там… 1968

«То ли — в избу и запеть…»

Марине

То ли — в избу и запеть, Просто так, с морозу, То ли взять да помереть От туберкулезу, То ли выстонать без слов, А может — под гитару?.. Лучше — в сани рысаков И уехать к «Яру»! Вот напасть! — то не всласть, То не в масть карту класть, — То ли счастие украсть, То ли просто упасть В грязь… Навсегда в никуда — Вечное стремленье. То ли — с неба вода, То ль — разлив весенний… Может, эта песня — без конца, А может — без идеи… А я строю печку в изразцах Или просто сею. Сколько лет счастья нет, Впереди — все красный свет… Не допетый куплет, Недодаренный букет… Бред! Н'aзло всем — насовсем Со звездою в лапах, Без реклам, без эмблем, В пимах косолапых… Не догнал бы кто-нибудь, Не почуял запах, — Отдохнуть бы, продыхнуть Со звездою в лапах! Без нее, вне ее — Ничего не мое, Невеселое житье, — И былье — и то ее… Ё-моё! 1968

«Мне каждый вечер зажигают свечи…»

Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. Я больше не избавлюсь от покоя: Ведь все, что было на душе на год вперед, Не ведая, она взяла с собою — Сначала в порт, а после — в самолет. Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. В душе моей — пустынная пустыня, — Ну что стоите над пустой моей душой! Обрывки песен там и паутина, — А остальное все она взяла с собой. Теперь мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. В душе моей — всё цели без дороги, — Поройтесь в ней — и вы найдете лишь Две полуфразы, полудиалоги, — А остальное — Франция, Париж… И пусть мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — Но не хочу я знать, что время лечит, Что все проходит вместе с ним. 1968

ПЕСЕНКА ПРО МЕТАТЕЛЯ МОЛОТА

Я раззудил плечо — трибуны замерли, Молчанье в ожидании храня. Эх, что мне мой соперник — Джонс ли, Крамер ли, — Рекорд уже в кармане у меня! Замётано, заказано, заколото, — Мне кажется — я следом полечу. Но мне нельзя, ведь я — метатель молота: Приказано метать — и я мечу. Эх, жаль, что я мечу его в Италии: Я б дома кинул молот без труда, — Ужасно далеко, куда подалее, И лучше — если б враз и навсегда. Я против восхищения повального, Но я надеюсь: г'oда не пройдет — Я все же зашвырну в такую даль его, Что и судья с ищейкой не найдет… Сейчас кругом корреспонденты бесятся. «Мне помогли, — им отвечаю я, — Подняться по крутой спортивной лестнице Мой коллектив, мой тренер и — семья». 1968

ОЛОВЯННЫЕ СОЛДАТИКИ

Будут и стихи и математика, Почести, долги, неравный бой, — Нынче ж оловянные солдатики Здесь, на старой карте, встали в строй. Лучше бы уж он держал в казарме их, Только — на войне как на войне — Падают бойцы в обеих армиях, Поровну на каждой стороне. Может быть — пробелы в воспитании И в образованье слабина, — Но не может выиграть кампании Та или другая сторона. Совести проблемы окаянные — Как перед собой не согрешить? Тут и там — солдаты оловянные, — Как решить, кто должен победить? И какая, к дьяволу, стратегия, И какая тактика, к чертям! Вот сдалась нейтральная Норвегия Ордам оловянных египтян. Левою рукою Скандинавия Лишена престижа своего, — Но рука решительная правая Вмиг восстановила статус-кво. Где вы, легкомысленные гении, Или вам являться недосуг? Где вы, проигравшие сражения Просто, не испытывая мук? Или вы, несущие в венце зарю Битв, побед, триумфов и могил, — Где вы, уподобленные Цезарю, Что пришел, увидел, победил? Нервничает полководец маленький, Непосильной ношей отягчен, Вышедший в громадные начальники Шестилетний мой Наполеон. Чтобы прекратить его мучения, Ровно половину тех солдат Я покрасил синим — шутка гения, — Утром вижу — синие лежат. Я горжусь успехами такими, но Мысль одна с тех пор меня гнетет: Как решил он, чтоб погибли именно Синие, а не наоборот?.. 1969

ПОЕЗДКА В ГОРОД

Я — самый непьющий из всех мужуков: Во мне есть моральная сила, — И наша семья большинством голосов, Снабдив меня списком на восемь листов, В столицу меня снарядила. Чтобы я привез снохе с ейным мужем по дохе, Чтобы брату с бабой — кофе растворимый, Двум невесткам — по ковру, зятю — черную икру, Тестю — что-нибудь армянского разлива. Я ранен, контужен — я малость боюсь Забыть, что кому по порядку, — Я список вещей заучил наизусть, А деньги зашил за подкладку. Значит, брату — две дохи, сестрин муж — ему духи, Тесть сказал: «Давай бери что попадется!» Двум невесткам — по ковру, зятю — заячью икру, Куму — водки литра два, — пущай зальется! Я тыкался в спины, блуждал по ногам, Шел грудью к плащам и рубахам. Чтоб список вещей не достался врагам, Его проглотил я без страха. Помню: шубу просит брат, куму с бабой — всё подряд, Тестю — водки ереванского разлива, Двум невесткам — по ковру, зятю — заячью нору, А сестре — плевать чего, но чтоб — красиво! Да что ж мне — пустым возвращаться назад?! Но вот я набрел на товары. «Какая валюта у вас?» — говорят. «Не бойсь, — говорю, — не долл'aры!» Растворимой мне махры, зять — подохнет без икры, Тестю, мол, даешь духи для опохмелки! Двум невесткам — все равно, мужу сестрину — вино, Ну а мне — вот это желтое в тарелке! Не помню про фунты, про стервинги слов, Сраженный ужасной загадкой: Зачем я тогда проливал свою кровь, Зачем ел тот список на восемь листов, Зачем мне рубли за подкладкой?! Где же все же взять доху, зятю — кофе на меху? Тестю — хрен, а кум и пивом обойдется. Где мне взять коньяк в пуху, растворимую сноху? Ну а брат и с самогоном перебьется! 1969