Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
Море не очень близко: надо всю улицу пробежать, потом спуститься с горы по крутой тропинке. Но отсюда, с крыльца, оно видно от берега до горизонта, до той тоненькой серебряной черты, где вода доходит до неба, а небо спускается к воде.
Сегодня Федя сговорился с Данилкой идти на гору Теп-Сель. На Теп-Селе давно уже работает камнедробилка. Интересно, что же стало там с горой?
Отец сидел на камне во дворе и точил мотыгу.
— Куда нацелился? — спросил он у Феди.
— Никуда, — ответил Федя, — на море смотрю.
Отец
Разговор услышала тетя Фрося. Она сидела около глиняной печки, сложенной во дворе, и чистила картошку. А возле нее толклись гуси и все норовили стащить картофелину из миски.
Утро начиналось солнечное, горячее. Но тетя Фрося как встала, так сразу и повязалась своим теплым полушалком с зеленой бахромой. С этим полушалком она никогда не расставалась: ни в холод, ни в жару. И повязывала его как-то по-своему, узлом на макушке, так что концы его покачивались над головой, будто зеленая ботва над брюквой.
— И нечего на море смотреть, — сказала тетя Фрося, отталкивая гусей, — на море волна сегодня.
Тут вышла на крыльцо мать. Она была смуглая, черноглазая, всегда веселая. Федина мать не закрывалась платком от солнца, не боялась жары. И моря не боялась.
— Ну и что ж, что волна! — сказала мать. — Да на волне-то еще веселей плавать! Правда, Федюнь?
Она шлепнула Федю по спине крепкой ладонью и легонько ущипнула его за нос. Федя засмеялся, замотал головой и закрыл руками нос, чтобы мать еще раз не ущипнула.
А тетя Фрося сразу рассердилась.
— Гляди солнце-то где — на работу пора! — сказала она матери.
— Да я, сестрица, свое дело знаю! — ответила мать.
— Кур-то на своей ферме небось заморила совсем!
— Несутся не хуже, чем у других!
Мать засмеялась, блеснула своими крупными белыми зубами и побежала по каменным ступенькам вниз, на дорогу.
— Ох и грубая! — проворчала матери вслед тетя Фрося. — Крымчачка!
Феде стало обидно за мать.
— А если кто в Крыму родился, тот плохой? — сказал он и покосился на тетю Фросю голубым глазом. — Мы с мамой крымчаки, моря не боимся. А вы моря боитесь!
— Да как же его не бояться, моря-то вашего? Оно ведь сразу с ног сбивает!
— Это вас сбивает, а нас с мамой не сбивает.
— Цыть! — прикрикнул на Федю отец. — С кем споришь? С Данилкой, что ли, со своим?
Федя замолчал. Он понимал, что со старшими спорить не годится. Но с тетей Фросей как утерпеть, не заспорить?
Тетя Фрося недавно приехала в Крым из черноземной Орловской области. И все-то ей здесь не нравилось. Ни речки нет, ни лесу, ни грибов… А земля-то! Камень, да щебень, да глина какая-то. А покопай поглубже, то и соль. Вон росли, росли тополя у дороги да и начали засыхать — значит, корни до соли добрались.
Тетя Фрося покачала головой, покивала зеленой бахромой на макушке и обернулась
— Ты, братец, пошел бы да картошку окучил.
— А что ее окучивать? — Отец махнул рукой. — Все равно не вырастет.
— Ну и заехал ты! — вздохнула тетя Фрося. — Ну и нашел сторонку — картошка не растет!
— А зато виноград растет, — не вытерпел Федя. — И абрикосы растут. И даже сливы.
— Ох ты! — насмешливо сказала тетя Фрося. — Тоже мне! Абрикосы-маникосы, а простой картошки и той нету!
Федя хотел еще что-то сказать, но встретил сердитый отцовский взгляд и промолчал.
«Когда же он на работу пойдет? — подумал Федя. — Нам бы с Данилкой на Теп-Сель надо. Данилка ждет небось!»
Но отец не спешил на работу. Он закрутил толстую цигарку, закурил. Надо было идти на виноградники окапывать лозы. А ему эта работа очень не нравилась. И солнце палит, и земля жесткая… Уже десять лет живет Федин отец в Крыму, а все будто не дома. Так и ходит всегда будто в раздумье — не уехать ли ему обратно на черноземные орловские земли?
Федя начал прикидывать, как бы ему удрать в горы, чтобы ни отец, ни тетя Фрося не видали.
Но тут он услышал какой-то шум на улице, чьи-то голоса. Федя распахнул калитку.
По улице бежали ребята — с бадейками, с корзинками. И не одни ребята. Вон и дедушка Трифонов задыхается, торопится — и тоже с корзинкой. А вон и соседка Катерина бросила охапку хвороста, которую несла в дом, схватила большой таз и тоже побежала на улицу…
Все бежали к морю. Мимо Феди мчался Васятка Тимаков, без рубашки, в одних трусах, коричневый, как глиняный черепок.
— Что стоишь? — крикнул он Феде. — Хамсу выкинуло!
— Хамсу выкинуло! — повторил Федя.
Он сунулся туда-сюда — ни ведра, ни корзинки. Тогда он схватил бадейку с водой, выплеснул воду под тополь и тоже помчался к морю.
— Где хамса? Какая хамса? — удивилась тетя Фрося, завертела головой во все стороны, и зеленые концы закачались у нее на макушке. Но как увидела, что все бегут к морю с ведрами да с корзинками, засуетилась, схватила кастрюлю, какая попалась под руку, и побежала вслед за Федей. Только отец не тронулся с места, он сидел да курил свою цигарку.
На море стоял шум. Шумел веселый прибой. Кричали над морем чайки, бакланы, нырки… Они сбились густым облаком и, шумя крыльями, повисли над берегом и заливом. Кричали что-то, отгоняя птиц и собак, сбежавшиеся к берегу люди… Кричал и Федя, подбегая со своей бадейкой, а что кричал, он и сам не знал хорошенько.
Море выбросило на отмель хамсу. Хамса шла большим косяком. То ли прибой подхватил ее в заливе, то ли загнали дельфины, только выкинуло хамсу далеко на берег и оставило на песке. Как волна ложится на песок широкими изгибами, так по кромке волны лежала мелкая рыбешка хамса. Она чуть-чуть трепетала, и казалось, что лежит на белом песке темная серебряная бахрома и дрожит и поблескивает под солнцем.