Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
— У меня бы хлеб на грузовиках возили.
— На грузовиках-то хорошо, пока сухо. А как грязь — так все твои грузовики на дорогах станут. Нет, была бы я председатель — у меня бы полный сарай всяких машин был и полный двор лошадей.
— И коров, — добавила Стенька.
— Да, и коров. Чтобы молока, сметаны всем сколько хочешь! Полные бидоны, полные бочки!
Стенька оживилась:
— А коров-то не простых надо, надо ярославок, черных с белым — они молочные!
— И потом, — Груня провела рукой вдоль горизонта, — по всей деревне насажала бы всяких цветов, больших цветов, садовых. Чтобы как начиналась
— А я бы — нет! — прервала Стенька. — Я бы лучше везде, везде яблонь насажала. Как началась весна, так все белым цветом покрыто. А подошла осень — тут ранеты поспевают, там белый налив, тут коричневые, там антоновка… И даже под ноги падают! Ешь сколько хочешь!
Стенька даже причмокнула, будто яблоки уж у нее в подоле были.
— А что, ребята, — задумчиво сказал Женька, — если бы взяться! Если бы как взяться!
— Да ничего страшного, — своим твердым, спокойным голосом сказал Ромашка. — Ну, скажем, лошадей и машины заводить мы пока еще не доросли, а вот яблони — почему бы нет?
Груня привстала на колени. Мечта вдруг откуда-то из-под облаков спустилась на землю и от этого стала еще пленительнее.
— Ребята! Ромашка! Женька! И правда, давайте подумаем! Давайте, давайте подумаем!
— Цветов насажаете, а колхоз разоренный, — неожиданно сказала Раиса скучным голосом. — Еще сколько домов строить, и скотного двора нет — скотина зимой на улице померзнет…
— Дома построят. И новый двор будет, — ответила Груня.
Она глядела куда-то вдаль — ей вспомнился весенний день, розовый кусочек разбитого блюдца, скворец над пожарищем и незнакомый человек в кителе, важный, спокойный человек с усталыми глазами… Груня снова услышала сказанные тогда слова:
«…Избы будут новенькие… желтые, со смолкой. Засверкают окнами. И стадо пойдет по деревне… И петухи запоют. И скотный двор новый поставим, со стойлами… Только очень крепко работать надо!»
— И новый двор поставим, — повторила Груня вслух, — со стойлами. И школа будет. К осени.
— Говорит, будто она знает! — засмеялась Стенька. — Тебе-то откуда знать?
— Да уж я знаю! — загадочно улыбнулась Груня, — я все знаю.
Протекло несколько светлых, задумчивых минут. Налетел ветерок, зашуршали, зашумели березовые листья над головой…
Груня вскочила, взяла грабли, подняла клок сена, помяла в руках:
— Думается — поспело. Наверно, убирать пора. Ромашка, погляди, ты лучше понимаешь!
Ромашка важно пощупал сено — почти невесомые стебельки ломались в руках.
— Пора, — сказал он.
И взялся за грабли.
Федя и Данилка
Федя Бабкин и Данилка Цветиков живут в Крыму, в колхозе.
Колхоз со всех сторон окружен горами. Куда ни посмотришь, всюду горы.
Самая большая гора сверху донизу заросла лесом. Она круглая, будто мохнатая шапка великана. Рядом с ней — другая гора, совсем на нее не похожая. Она поднимается из леса голыми зубцами, — целая гряда острых, каменистых вершин. И вершины эти снизу кажутся то серыми, то синими, то лиловыми. Самый острый и высокий зубец похож на человека. Будто сидит человек, склонив голову, и думает о чем-то.
Но это Данилке кажется, что скала похожа на человека. А Федя говорит, что никакого человека там нет, а просто торчат голые камни над лесом.
За этими горами еще горы. Летом они сухие и желтые. А сейчас, пока весна, всюду зеленеет нежная веселая трава. В долинах, где побольше влаги, цветут дикие тюльпаны. Будто маленькие красные и желтые огоньки разбросаны по склонам. А если поднимешься повыше на горы, то там встретят тебя коротконогие желтые крокусы и лиловые фиалки.
Данилка часто приносит с гор цветы. А Федя цветы собирать не любит. Он как только заберется повыше, то и смотрит, где пасутся лошади. И рад-радешенек, если пастух Иван Никанорыч велит отвести лошадь в колхоз. Сидеть на теплой спине лошади и мчаться по крутой тропинке — это Феде самое веселье!
А Данилка — вот чудной человек! — к лошади даже подойти боится.
Но больше всего оба они любят море. Чуть согреется весной синяя вода, все колхозные ребята уже плавают и ныряют в заливе. И Федя тоже плавает и ныряет, ловит маленьких крабов, гоняется за медузами, борется с волнами, когда немножко разыграются. А Данилка плещется у берега. Или зайдет в море по пояс и глядит в глубину — что там растет на дне морском? Кто живет там в водорослях? Водоросли весной нежные, мягкие, зеленые. Будто зеленый лужок стелется под хрустальной водой.
Крепко дружили Федя и Данилка. Но как-то раз они поссорились и чуть было совсем не раздружились. Еще с вечера, когда Федя ложился спать, мать сказала:
— Нынче море расходилось, большой прибой. Люблю, когда море шумит!
— А что же хорошего? — ответила ей тетя Фрося, отцова сестра. — Шумит и шумит день и ночь, отдыху ему нет. От этого шума одна скука.
«И вовсе не скука, — хотел сказать Федя, — море шумит весело!..»
Но не успел, уснул.
Утром Федя проснулся и сразу услышал, что море бушует еще сильнее. Он вскочил, вышел на крыльцо. На узкой террасе под черепичным навесом еще дремала прохладная тень. Но в маленький двор уже пробралось солнце.
Дом, где живут Бабкины, низенький, длинный, под черепичной крышей, как и все дома в колхозе. Он отступил от дороги, взобрался повыше на склон горы и посматривает оттуда на деревенскую улицу светлыми промытыми окнами.
Из этого дома далеко видно. Половину деревни видно, колхозные виноградники на склонах. И море видно. Только выйдешь из хаты, ступишь на каменные ступеньки, а в глаза тебе так и сверкнет синяя вода.