Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести
Шрифт:
Федя растерялся. Ведь если не видишь, куда бежишь, то недолго и в каньон сорваться. А под ногами у него уже хлюпала вода, струились мутные, бурливые ручьи…
Становилось все темнее, а молнии то здесь, то там вонзались в землю.
Голоса на птицеферме затихли, и Федя уже бежал куда-то наугад. Он попробовал кричать: «Мамка! Мама!» — но даже и сам не услышал своего голоса. Он не чувствовал, как дождь хлещет его. Он помнил и понимал только одно: лишь бы выбраться из долины, лишь бы не застигла его здесь большая
Неожиданно далекий крик остановил Федю. Феде почудился Данилкин голос. Но тут под ноги ему бросилась бурливая пенная вода. В низинку, через которую он хотел пробежать, ворвался широкий коричневый поток. Поток с ревом ринулся в каньон, и берега каньона тут же обвалились в воду вместе с кустиками полыни… Федя отпрянул, затоптался на месте. Он уже не знал, куда ему бежать. Он не видел ничего, кроме дождя. А вода шумела кругом и заливала долину.
И тут снова раздался крик — отчаянный, со слезами. И Федя ясно услышал, что это кричит Данилка:
— Федя-а-а, Федя-а-а!..
Федя повернул назад и побежал в ту сторону, откуда слышался Данилкин голос.
Данилка стоял на склоне горы. Он припал к большому камню, чтобы не соскользнуть вниз, и звал Федю. Он уже охрип от крика, но все звал и звал Федю и кричал и плакал от страха. Данилка сначала смутно видел, как Федя бежал по краю каньона. Потом дождь заслонил его, и Данилка не знал, бежит ли еще Федя, скользя по воде и согнувшись от дождя, или уже унесло его водой в каньон. Но он все кричал и кричал:
— Федя-а!.. Федя-а!.. Федя-а!
И вдруг он увидел Федю внизу. Федя карабкался на глинистый склон, где стоял Данилка. Ноги его скользили и расползались, потому что здесь не было травы, а лежал лесс — почва, намытая с гор. Утром идти по этому лессу было жестко и колко, он весь был сухой, весь в мелких трещинах, будто не земля это была, а глиняные черепки. А сейчас, под дождем, лесс расползался, как тесто, хватал Федю за ноги, не пускал его. Федя скользил, падал, вскакивал и опять падал.
Данилка начал сползать вниз с горы, к Феде. Но Федя уже вцепился в колючий куст боярышника и крепко держался за него.
— Стой там! — крикнул ему Данилка. — Я иду к тебе!
Данилка подобрался к Феде, протянул ему руку. Так, цепляясь за маленькие колючие кусты боярышника и держидерева, вылезли они наверх, на гору. Будто на их счастье выросли здесь эти кусты.
Мокрые дотла, испуганные, исцарапанные, Федя и Данилка выбрались на шоссе. Дрожа и от холода и от пережитого страха, они торопливо и молча шагали по гудрону.
Вдруг Федя поглядел на Данилку:
— А ты откуда на горе взялся?
Данилка повел плечами, обтянутыми мокрой
— Ну, вот и взялся. Пришел, и все.
— И грозы не боялся?
— Ну… боялся. А тебе что?
Федя больше ни о чем не стал спрашивать. Хоть и крепкий он был, а едва-едва удержался, чтобы не заплакать. Еще бы немного — и, пожалуй, будь здоров, нырнул бы в каньон. Если бы не Данилка!
Дождь редел. Небо светлело.
«Хорошшо, хорошшо…» — шептал блестящими жесткими листьями тополь во дворе у Данилки.
И абрикосы лепетали чуть слышно:
«Хорошш дожждичек… хорош… хорош…»
В этот день мать никуда больше не пустила Данилку. Она дала ему чистую сухую рубашку, чистые штаны с заплаткой на коленке и велела сидеть дома:
— Сиди вот и читай книжку.
Сама она тоже прибежала с виноградников вся мокрая. Дождь прогнал их с работы.
Мать прибиралась во дворе. Разрыхлила землю под олеандрами — скоро зацветут олеандры, — замела мусор, собрала щепки от дров…
Данилка держал книжку в руках, а сам смотрел, как мать прибирает дворик. Он бы и сам подобрал щепки и замел мусор. Но мать закутала его в теплую шаль и велела сидеть и греться. Данилка болел зимой воспалением легких, вот теперь мать все и боится, что он опять заболеет.
— А у нас новости, — начал Данилка.
Он все ждал, когда мать заговорит с ним. Но мать так захлопоталась, что и забыла про Данилку. Однако услышала про новости и тотчас улыбнулась:
— Ну! Какие же это, сынок?
— Вот — ласточки-воронки хотели над самой дверью угнездиться. Я им сказал: «Здесь вам не место, вас кот живо достанет».
— А они что сказали?
— Они сказали: «Ладно. Хорошо, что про кота напомнил». И улетели.
А потом Данилка стал спрашивать:
— А тебе лозы на винограднике что говорили?
— Говорили: «Обрежь скорее ненужные ветки. Они нам мешают. Если они останутся, виноград у нас будет мелкий и совсем никудышный!»
— И тогда ты стала обрезать?
— Конечно. И я. И вся наша бригада. Обрезаем, подвязываем. Обрезаем, подвязываем. А лозы нам спасибо говорят и все поторапливают.
— А им больно, когда обрезают? — спросил Данилка.
— Нет! — Мать легонько махнула рукой. — Они только рады!
Отец, надвинув на лоб большую соломенную шляпу, сидел во дворе под тополями. Он чинил рыболовную сеть, курил трубку и молча слушал. А потом сказал:
— Все чепуху мелете. Кто у вас большой, кто маленький, не разберешь. Ты, парень, лучше учился бы вот сети плести, а ты только языком небылицы плетешь. У всех рыбаков ребята сети плести умеют.
— Все рыбаки берут ребят рыбу ловить, — сказал на это Данилка, — а вы меня, папа, никогда не берете.