Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
Шрифт:
— Что за шум? — спросила Лариса, быстро подходя к ним. — Опять вы, Прудник? Ведь вы сегодня на операцию назначены!
— Его лихорадит. У него температура, — сообщила Варя, потрясенная злобной выходкой больного: никто никогда не унижал в ней национального достоинства.
— Молчи, это тебя не касается! — прервал Прудник.
— Если вы сейчас же не извинитесь перед Варварой Васильевной, мы сегодня выпишем вас из больницы! — не повышая голоса, сказала Фирсова.
«Выпишем из больницы!» Пруднику сразу
— Лариса Петровна!
— Никаких разговоров! — Глаза Фирсовой стали совсем черными, и такую властность выразило ее лицо, что Прудник растерялся.
— Я больше не буду, Лариса Петровна! Это в последний раз, честное слово!
Фирсова стояла неподвижно, точно не слыша его слов. Слишком часто встречалась она на фронте со смертью, чтобы испугаться нахала, судьба которого целиком зависела от нее. Прудник почувствовал это и, побагровев от стыда, обернулся к Варе.
— Простите, доктор, за мою грубость!
— Не просто грубость, а политическое хулиганство, — возразила Лариса, и Прудник покорно повторил:
— Простите за политическое хулиганство..
— Это другой разговор. Делать операцию при повышенной температуре нельзя. Будем вас оперировать не тогда, когда вам вздумается, а когда мы найдем это целесообразным. Понятно?
— Понятно.
— Идите в палату!
— Есть в палату!
— Даже страшно, до чего может распуститься человек! — произнесла Лариса тем же ровным голосом, провожая взглядом уходившего Прудника.
Березкин ушел в глазное отделение, а Варя вернулась к столу, где лежала история его болезни, и начала записывать заключение консультанта. Руки ее при этом так дрожали, что невозможно было не заметить ее волнение. Чувствуя настороженность Вари, Лариса сама в последнее время стала относиться к ней сдержанно, но дебош Прудника выбил и ее из обычной колеи.
— Не надо расстраиваться из-за выходки больного, Варюша! — сказала она ласково, как бывало на фронте.
Тогда у Вари задрожали и губы.
— Я не из-за этих глупых и злых слов расстроилась.
— Из-за чего же? — Лариса наклонилась и тоже вспыхнула: на нее в упор смотрели глаза человека, не признающего никаких лживых уверток и компромиссов.
— Мне нужно поговорить с вами, Лариса Петровна, по личному делу. Но здесь об этом не время и не место.
Лариса помолчала, собираясь с мыслями. Совсем не походила она в
— Я могу задержаться здесь, пока вы не закончите работу, и мы поедем ко мне домой, — сказала она, взглянув на часы.
Остальное время дня Варя работала, как всегда. Нет, сегодня она еще внимательнее относилась к больным. Но во время перерыва в дежурке, где врачи пили чай с домашними бутербродами, Полина Осиповна притянула ее к себе и участливо спросила:
— Что с вами, деточка?
— Ничего. Так просто…
— Не похоже, чтобы так просто. Вы все еще расстроены из-за нашего горе-Прудника?
— Да, — неожиданно солгала Варя.
Она не могла сейчас допустить участия к себе и, может быть, поэтому снова вспомнила поразительную хватку творческой мысли у Полины Осиповны. От кома земли на корнях огромного дерева — к корню крохотного волоса. И створ глазного уголка…
«Настоящая художница! Она и дома такая же цепкая, не то что я!»
Конечно, эта женщина смогла бы, как Елена Денисовна, как и Галина Остаповна, по-матерински дать Варе хороший совет, но Варя хотела сама разобраться в своих сердечных делах.
«Здесь мы должны решать сами, и никто другой, — думала она, безучастно следя за своими коллегами, веселыми, как студенты, в час отдыха. — Они оба серьезные люди и не будут меня обманывать!»
Из госпиталя Варя и Лариса вышли вместе. Пока шли до троллейбуса, а потом ехали на Калужскую, обе молчали, став одновременно и близкими и враждебными друг другу. Общность несчастья становилась для них все очевиднее, и обе мучительно думали об одном: к чему приведет неизбежный разговор? Была минута, когда они готовы были расстаться на полпути, но сделать это без вмешательства какого-нибудь Прудника оказалось невозможным.
Варя впервые ехала к Ларисе. Она сидела рядом с нею на двухместном диванчике у открытого окна и, отвернувшись, смотрела то на серый асфальт улицы, по которому спешили легко одетые люди, а порывистый теплый ветер гнал какие-то бумажки, то на громады домов, где в просветах шевелились на мутно-голубом от дымки небе лохматые тучи. Эти сердитые тучи, духота в троллейбусе, ветер, рвавший пестрые платья и косынки женщин, а заодно обдувавший потные лица, — все, предвещая грозу, усиливало тревогу Вари. Не глядя на Ларису, она краем глаза видела ее прекрасные руки, опущенные на колени, и представляла себе ее хмурый сейчас профиль под пышной копной волос, не поддававшихся даже докторской шапочке, подобно поварскому колпаку, стягивавшей их ежедневно. И вся она такая непокорная своей жестокой судьбе и никем не покоренная. Только зачем, зачем встала она опять на Варином пути?