Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Шрифт:
Я не отрицаю, что подобными приемами г-ну Сарду удалось создать несколько эффектных сцен. Строя пьесу на столь ажурном фундаменте, он обычно добивается интересных ситуаций. Весьма драматичны переживания мужа, который в день свадьбы заподозрил, что женился на гнусной твари. Стоит отметить сцену третьего акта, где Текли, молодой человек, которого графиня упекла в тюрьму, в разговоре с Андре обвиняет в предательстве Дору, не зная, что тот женился на ней. Это происходит в присутствии Фавроля. Потрясение Андре, его страстное желание узнать истину, недомолвки Текли, вмешательство Фавроля — все это изображено с незаурядным мастерством. Происходит мучительная, волнующая борьба. Гораздо слабее растянутая сцена объяснения Андре и Доры в четвертом акте.
Но пьеса окончена, так и не состоялась эффектная развязка, которой можно было ожидать в пятом акте, даром пропали перчатки, листок бумаги и все прочее. Когда заканчивается четвертый акт и занавес падает, г-н Сарду как будто говорит публике: «А теперь, раз уже драма окончена, перейдем к водевилю, пусть будет веселый конец». И он отправляет серьезных персонажей за кулисы, а на сцену выводит паяцев. Вместо того чтобы в развязке примирить Андре и Дору, кровно в этом заинтересованных и потрясенных до глубины души, он бросает их и поручает третьестепенным лицам решать их судьбу. У драмы нет конца, она скомкана. Это и некрасиво и нехудожественно. Если бы Дора и Андре сами доискались истины, пьеса стала бы гораздо значительнее.
Я сказал, что «Дора» заканчивается водевилем. Хочу развить блеснувшую мне мысль. Кажется, г-н Сарду решил занять своими пятиактными пьесами весь вечер и дать публике разнообразный спектакль, как это делают в провинциальных театрах. По программе полагается сперва сыграть две веселеньких пьески, и вот г-н Сарду дает два веселых акта, слабо связанных с основным действием. Затем требуется более основательное блюдо — драма, — и у г-на Сарду завязка драмы происходит в третьем и четвертом акте. Наконец, как уже говорилось, программу должен завершить водевиль, и г-н Сарду вместо пятого акта в виде развязки дает водевиль. Вот превосходно составленная программа! Уж конечно, шаблон хорош, если его придерживается самый искусный из наших драматургов.
Но на этот раз два начальных веселеньких акта оказались несколько длинноваты. В первом акте место действия — Ницца, отель, где мелькают всякие эксцентричные фигуры; во втором акте действие происходит в Версале, в салоне княгини Барятинской; эта великосветская русская дама помешана на политике и воображает, что она назначает и свергает министров. Несомненно, здесь немало прекрасных деталей. Но изобразить все это не представляет особого труда. Аристократки без гроша в кармане, матери, которые таскаются по курортам в поисках женихов для своих дочерей, щеголяющих в стоптанных туфлях и шелковых платьях, — все это слишком знакомый типаж. А депутатов ничего не стоит изобразить в карикатурном виде. Типы, выведенные в пьесах Сарду, примелькались нам в низкопробных газетках. Он не создал ни одного свежего образа, не высказал ни одной глубокой мысли. Его персонажи — бледные силуэты, не представляющие никакого интереса. Лишь кое-где у него проблески значительного.
Хуже всего, что первые акты не отличаются ясностью. Не знаешь, куда клонит автор. Первый акт публика приняла очень холодно. Третий и четвертый, напротив, имели большой успех. В пятом вызвали смех остроумные шуточки. Таковы итоги этого вечера.
К сожалению, под конец я должен высказаться по личному поводу. В одном из моих последних романов «Его превосходительство Эжен Ругон» также выведены две великосветские дамы, графиня Бальби и ее дочь Клоринда, которые разъезжают по городам, посещают увеселительные заведения и имеют отношение к политике, как маркиза де Рио-Сарес и ее дочь Дора, причем и графиня также мечтает выдать замуж дочь. Моя Клоринда состоит в переписке с высокопоставленным иностранцем. Она выходит замуж за дипломата и вращается в той же среде, что и Дора. Наконец, в третьей главе моего романа эти
Я вовсе не хочу сказать, что г-н Сарду заимствовал эти образы из моего романа! Сходство не так уж велико, и действие развивается в наших произведениях совсем по-разному. Но что, если мне придет в голову инсценировать роман «Его превосходительство Эжен Ругон»! В таком случае первый акт моей пьесы почти совпадет с первым актом г-на Сарду, Я заранее предупреждаю об этом публику.
В новой пятиактной пьесе «Буржуа из Понт-Арси», недавно поставленной в театре Водевиль, г-н Викторьен Сарду верен шаблону, благодаря которому он стяжал такой успех. Он ввел в свою драму развернутую картину нравов; как и в предыдущих комедиях, экспозиция занимает целых два акта; затем идут два акта драмы, искусно построенных, и, наконец, написанный на скорую руку акт, где происходит благополучная развязка, обеспечивающая публике хорошее настроение.
На этот раз г-н Сарду решил изобразить жизнь маленького городка. Газеты услужливо предупредили нас, что Понт-Арси — это уже не крохотный городишко времен Бальзака, но небольшой современный город, который благодаря железной дороге оказался всего в трех часах езды от Парижа. Это вызвало перемену в укладе жизни; появился недавно отстроенный район, так называемый новый город, который конкурирует о двумя старыми районами, верхним, где живет дворянство, и нижним, где обитает простонародье. Естественно, у богачей развилось честолюбие — местные буржуа и их жены заразились лихорадочным темпом парижской жизни. Словом, драматургу предстояло написать картину современных нравов.
Надо отдать справедливость г-ну Сарду, он умеет в нужный момент пустить в оборот на сцене в виде разменной монеты ценности, накопленные нашими романистами в их творениях. Романисты уже изображали такой современный городок, как и подозрительный политический мирок «Доры». Но разве кто-нибудь обратил на это внимание? Разве у нас читают беллетристику?
Но вот приходит г-н Сарду и выбрасывает из творений романиста все, что там есть глубокого и серьезного, подменяя образы, созданные на основании наблюдений, карикатурами и шутками, которые по плечу публике, — и тотчас же начинают кричать о сделанных им открытиях, о его изобретательности и смелости. И это вызывает улыбку.
Вот увидите, недели через две будет твердо установлено, что г-н Сарду преимущественно изображает современную провинцию, ту, что становится предместьем Парижа. Кое-кто даже будет кричать о правдивости созданных им образов. Правдивость образов, боже мой! В пьесе все персонажи невероятно шаржированы: жена мэра Трабю и ее приятельница, элегантная Зоэ, которых освистали бы в Понтуазе за экстравагантные туалеты, в каких кокотка не посмела бы появиться в Мабиле, г-жа Коттере, выплывшая из парижских низов, некогда девица легкого поведения в Прадо, ударившаяся в ханжество и щеголяющая неумеренным благочестием, Лешар, хозяин писчебумажного магазина, ханжа, лицемер и плут, образ донельзя затасканный, Амори, красавец, сердцеед, слишком уж изящный и даже непохожий на провинциала. Вот и все. Г-н Сарду ограничился пятью-шестью портретами, воображая, что по этим марионеткам можно судить о его городке.
Досадно, что в пьесе нет ни одной верной ноты. Я отлично понимаю, что в театре всегда необходимо известное преувеличение. Но ведь надо как-то мотивировать взаимоотношения персонажей. А в этой пьесе нелепо перемешаны условные фигуры, созданные по избитому образцу. И как все это примитивно! Образы лишены всякой оригинальности и не слишком отличаются друг от друга! Автор прибегает к любым уловкам, лишь бы овладеть вниманием публики. Он напоминает живописца вывесок и вместо кисти орудует метлой. В пьесе не встретишь ни одного верного характера, ни один персонаж не представлен в надлежащем освещении. Человек, знакомый с бытом провинции, несомненно, придет в недоумение, увидев подобный фарс.