Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Шрифт:
Пойдите в театр на представление пьесы, пользующейся успехом. Вы убедитесь, что все зрители сидят на своих местах задолго до поднятия занавеса. Эти славные люди обедают в одно и то же время с людьми, посещающими первые представления, но сегодня они устроились иначе, поели несколько раньше обычного. В день, когда супруги идут в театр, в доме все делается на скорую руку. Хозяйка не хочет ничего пропустить, даже поднятия занавеса. Горничную отправили посмотреть афишу. В театр пришли слишком рано, можно пройтись по улице, а еще лучше — подождать полчасика в зале. А как они торопятся занять свое место в антрактах! Когда занавес поднимается, все в полном сборе, сидят, широко раскрыв глаза и затаив дыхание. Уверяю вас, они не пропускают ни одного слова, в зале мертвая тишина. Такова повседневная публика, публика благодарная
Так решается вопрос о начале спектакля в обеденное время. Если настоящая публика никогда не опаздывает, а ухитряется и пообедать, и поспеть к началу, если она ни на что не жалуется и обогащает авторов, которые ее забавляют, то какого черта г-н Сарду бьет тревогу, почему он так уж заботится о пищеварении небольшого числа зрителей премьер?
Для него пищеварение целая драма. Читая его, можно подумать, что эпидемии не так опустошали Париж, как, например, «Семья Бенуатон» и «Рабага». Он приводит список болезней, которые грозят человеку, не успевшему переварить обед и сидящему в жарко натопленном зале: конвульсии, удушье, невралгия, головные боли, апоплексия, паралич и т. д. Почему он ни в одной из своих пьес не воспользовался этой забавной тирадой? Она вызвала бы улыбку. Это и впрямь комично и под стать водевилю, который построен на преувеличениях. А в серьезном очерке не следует приводить подобные аргументы.
Особенно замечательно в письме г-на Сарду место, где он затрагивает «проблему искусства». Мне кажется, еще никогда так не золотили пилюлю, насмехаясь над людьми. Знаете, почему в наше время больше не ставят «Сида», «Андромаху» и «Мизантропа»? Да потому, что у нас слишком поздно бывает обед, в театр идут, еще не переварив его, и зрители не в состоянии воспринять красоты стиля. Вот уж поистине несусветная критика!
Прочитайте-ка: «Наконец, чем вызвано нежелание зрителей серьезно вслушиваться, болезненная жажда быстрого, лихорадочного действия, погоня за грубым фактом? Почему они улавливают лишь голый скелет пьесы и пренебрегают сущностью, плотью и кровью, самой жизнью, иначе говоря, развитием идей, чувств и характеров?» И г-н Сарду отвечает, что причиной этому плохое пищеварение зрителей, которым не дали спокойно пообедать. Ах, г-н Сарду, вам не приходит в голову, что вы сами портите людям пищеварение? Перечитайте свой репертуар. Уже лет пятнадцать вы изо всех сил стараетесь высосать всю кровь из ваших пьес. Начало этому направлению положил Скриб, а вы утрируете его манеру. Я отлично знаю, что у вас нет злого умысла. Но вы стремитесь во что бы то ни стало к успеху, — вот в чем ваша вина. Потворствуя вкусам публики, писатели унижают литературу. Вам следовало проявить твердость на следующий же день после постановки «Ненависти». Неужели же вы всерьез хотите нас уверить, что пишете легкие, поверхностные произведения лишь потому, что боитесь испортить пищеварение вашим современникам?
К сожалению, я не могу здесь показать, как г-н Сарду разбирает «Мизантропа». Приведу лишь одно потрясающее высказывание. Оказывается, следует воздержаться от обеда, чтобы выдержать первый акт «Мизантропа». А если вы пообедали, то этот акт покажется вам совершенно ненужным и чересчур растянутым. Не стану опровергать! Наконец, по словам г-на Сарду, огромный успех оперетты опять-таки связан с процессом пищеварения; оперетта якобы способствует пищеварению, подобно чаю или шартрезу.
От чистого ли сердца пишет свое письмо г-н Сарду? Боюсь, что да. У этого человека поверхностный ум, он с кондачка обсуждает важные вопросы и жонглирует понятиями. Правда, он не лишен остроумия, пишет живо и занятно. Но ему недостает обстоятельности, широты взгляда и целостности мировоззрения. Вдобавок его испортил театр, все в мире он рассматривает с какой-то условной точки зрения. Его письмо весьма характерно. По одному этому письму можно судить о г-не Сарду, оно освещает всю его драматургию.
Поймет ли он меня, если я скажу, что для развития современной драматургии тот или иной обеденный час не имеет никакого значения? Тут действуют совсем другие факторы, факторы социальные и исторические, в силу которых гг. Скриб и Сарду стали наследниками Мольера. Конечно, это весьма прискорбно, но со временем положение вещей изменится,
Но меня удивляет, что г-н Сарсе, человек здравомыслящий и практичный, придает важность обеденному времени. Правда, в своих рассуждениях он не доходит до такого ребячества, и его доводы сперва кажутся довольно убедительными. Он утверждает, что каждые десять лет люди садятся обедать на полчаса позже. Через некоторое время зрители, которые теперь обедают в восемь, будут обедать в половине девятого, потом в девять, и можно будет начинать спектакли только поздно вечером. Чтобы выйти из положения, он советует заменить обед ужином и добавляет, что благодаря утренникам, которые входят у нас в моду, мы возвращаемся к старинному обычаю — ходить в театр до ужина. Не буду останавливаться на этом второстепенном вопросе.
Все эти соображения не лишены остроумия и могут послужить материалом для интересных статей, появляющихся после провала премьеры. Но, в сущности, не все ли равно? Ведь жизнь пойдет своим чередом. Общество всегда будет придерживаться естественно возникающих обычаев, и никто не в силах ему помешать. Если люди обедают все позже и позже, если театры возвращаются к дневным представлениям, если спектакли будут по-прежнему начинаться в восемь и мы будем закусывать в шесть и ужинать после полуночи, то посмотрим, что из этого получится. Зачем нам беспокоиться? Ведь все это проявления коллективной воли, все это носит характер необходимости и не зависит от нас? А главное, какой от этого вред или польза для драматургии? Уровень литературных произведений не зависит от материальных условий нашего существования.
Право же, удивительно, что такие талантливые люди, как г-н Сарду и г-н Сарсе, говоря об упадке нашего театра, пытаются объяснить его тем, что публика приходит на спектакль после позднего обеда. Нашу драматургию может погубить кодекс, составленный литературными дельцами, пресмыкательство авторов перед успехом, а также нелепые условности и традиции, ставшие законом; недопустимо создавать пьесы, по прекрасному выражению г-на Сарду, лишенные жизни, плоти и крови, состоящие из одних разговоров и интриги. Вот что грозит нашему театру, и вот из какой трясины его должен извлечь натурализм, когда этим движением будет захвачена драматургия. Я повторяю это из года в год, и люди сердито пожимают плечами, считая, что я оскорбляю наших великих драматургов. Попали пальцем в небо! Убили меня наповал! Ну, теперь все стало ясно! Они восхваляют друг друга; их мнение принимают всерьез, их считают защитниками театра, они-де борются со мной, с буйно помешанным. Эти господа доводят меня до бешенства, — до того нелепы их рассуждения.
Господин Викторьен Сарду недавно сделал в Академии поразительный доклад на тему о премиях за добродетель. Этот доклад заинтересовал меня, ибо он имеет прямое отношение к театру, хотя и является упражнением в красноречии. Я представляю себе, что автор, работая над докладом, думал о г-не Параде или о г-не Сен-Жермене. По существу говоря, это длинный монолог, написанный для сцены, с обычными передержками; говорят, он произвел огромное впечатление на зрителей. За отсутствием какого-нибудь актера, любимца публики, его прочитал сам г-н Сарду. А известно, что он читает мастерски и эффектно преподносит и фразы.
Разумеется, г-н Сарду имел шумный успех, вызвал смех, аплодисменты, ему устроили овацию. Да разве могло быть иначе? Ведь доклад был написан едва ли не в форме диалога, на каждом шагу там красноречивые многоточия, как в ловко сделанной комедии. Тут все доступно пониманию публики: заезженные фразы, какими изобилуют благонамеренные газетки, общие места, поверхностные утверждения, какими восхищаются недалекие люди. Вдобавок дешевый скепсис, парижское остроумие, высмеивающее бога или науку, смотря по обстоятельствам, умение разрешить самый серьезный вопрос при помощи логического трюка, избитые приемы, вызывающее хихиканье, которое раздражает пуще всякой глупости. Да! Прочитав страничку доклада г-на Сарду, понимаешь, как хорошо и полезно быть дураком!