Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
Он занес руку, чтобы наградить дерзкую оплеухой, но в этот момент от флигеля прозвучал голос управляющего:
— Погодите, Михаил Иванович! Если уж вам драться, так со мной, а не с девочкой.
Рука Михаила Ивановича остановилась на полдороге. Он обернулся. Управляющий быстро, почти бегом, подходил к нему. Михаил Иванович забыл про Антонину и набросился на управляющего.
— Вам какое дело? Вы кто такой, чтоб вмешиваться! Сопляк! Молокосос!
— Эге, сколько вы слов знаете всяких. За вами, пожалуй, и не угоняться, —
— А, вот что! Вот как? Детей совращать? Революцией заниматься! Мало вам было нагаек, сукиным детям! Мало? Так еще получите. К исправнику, в острог, — заорал вне себя от бешенства Михаил Иванович.
— С вами в родстве не состою, потому и не сукин сын, — отрезал тоже вспыливший Иван Васильевич.
Ткаченко даже подпрыгнул на месте от оскорбления.
Рука его нащупала рукоятку арапника за поясом, он вырвал его, и, прежде чем Иван Васильевич успел поднять руки, хлестнувший арапник оставил на его щеке горячий красный след.
То, что произошло дальше на глазах сбежавшейся дворни, показалось сказкой.
Иван Васильевич с белым лицом подскочил к Ткаченко, схватил его поперек пояса, поднял шестипудовое тело над головой и с размаху пустил им в закрытую дверь дома. Филенка с треском вылетела, и Ткаченко скрылся в проломе.
Иван Васильевич стоял, сжав кулаки, и тяжело дышал. Минуту спустя из-за двери донесся ревущий стон Ткаченко:
— Убили… каррраул! Люди… тащите ружье, стреляйте разбойника. Умираю!
— Ничего, отдышишься, сволочь, — сказал с нехорошей усмешкой управляющий и, повернувшись к дрожащей Антонине, прибавил: — Простите, Антонина Михайловна. Ничего не поделаешь. Вышла битва русских с кабардинцами.
И, махнув рукой, пошел к себе во флигель.
Михаил Иванович действительно отдышался. Крепкая помещичья голова не лопнула от соприкосновения с дверью, только на темени вскочила шишка. Наскоро положив примочку, Михаил Иванович потребовал заложить лошадей.
— Сию чтоб минуту! Поеду к исправнику. Я его в каторгу загоню. Крамольник, бунтовщик! Повесить его!
Когда подали лошадей, Михаил Иванович вылез на крыльцо с заряженной двустволкой в руках, испуганно косясь на флигель. Но там все было тихо. Михаил Иванович плюхнулся на сиденье тачанки и не своим голосом закричал Афоне:
— Гони!
А в ночь в окошко Ивана Васильевича, как всегда, постучала Антонина. Он открыл дверь и, увидя ее лицо, испугался.
— Что с вами?
— Иван Васильевич! Бегите, милый! Отец за исправником поехал. Вас арестуют за бунт.
— Вот беда! Если мне от исправников бегать — жизни не хватит. Да чего вы так разволновались? Лица на вас нет!
— Я за вас… я очень волнуюсь… Я не могу, — девушка запнулась и, видя устремленный на нее с ласковым недоумением
В тишине, которая показалась ей страшной, она услыхала, как он подошел к ней, и его пальцы отняли ее ладони от пылающего лица. Он поднял ее лицо за подбородок и посмотрел в самую глубину глаз властным взглядом.
— Любишь? — спросил он глухим голосом, — правда? Любишь крепко?
Девушка не отвечала и только дрожала вся в его сильных руках.
— И пойдешь со мной? На мою собачью бесприютную жизнь? От всего отречешься?
— Пойду, Ваня, — истерически крикнула она, и его губы перехватили с ее губ этот болезненный крик и прожгли ее небывалым ощущением сладости и горечи.
Маленькая лампа на столе мигнула и погасла.
Рано утром на двор имения вскочили два экипажа. В первом сидел Михаил Иванович с исправником, во втором — четверо стражников. Они выскочили из экипажей и побежали к флигелю. Стражники забарабанили ножнами шашек в дверь. Дверь открылась, и показался Иван Васильевич.
— Вы Иван Твердовский? — спросил исправник и на утвердительный ответ сказал грубо: — Собирайте вещи, вы арестованы.
— Я уже собрал, — весело ответил управляющий, показывая узелок.
— Тогда садитесь!
— Ладно. Только будьте добры взять и мою жену. Ей деваться некуда. Тоня, иди!
И пред глазами обомлевшего Михаила Ивановича появилась бледная, но спокойная Антонина. Михаил Иванович взвизгнул:
— Негодяй!.. Мерзавец!.. Арестуйте его!.. За бунт и за совращение малолетних.
— Ну, уж это вы, папаша, врете! Она мне жена добровольно. Садись, Тоня!
— Не пущу, — завопил Ткаченко, — господин исправник, не слушайте! Не берите ее! Я не согласен.
— У вас есть документ о венчании? — спросил исправник управляющего.
— Нет.
— Тогда не могу идти против воли отца. Придется вам, барышня, остаться.
— Ну что же? Не отдаешь добром, хуже будет, когда приду за ней, — сказал с угрозой Твердовский и поцеловал помертвевшую Тоню. Потом решительно вскочил в тачанку, стражники сели по бокам, и кони вынесли тачанку за ворота. Антонина вскрикнула и упала на руки исправника.
Глава пятая
ДО СВИДАНИЯ, МИЛОСТИВЫЕ ГОСУДАРИ
В уездном городишке, куда стражники привезли Твердовского, его заперли в старинную кордегардию, оставшуюся от александровских времен, приземистое здание желтого цвета с неизбежными белыми колонками по фасаду. Толщина стен кордегардии напоминала крепостные казематы, а узкие окошечки были забраны решетками, с прутьями в большой палец толщиною.
Стражники втолкнули Твердовского в единственную камеру этого места заключения, носившую благозвучное название «вонючки», и удалились. Твердовский огляделся.