Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
Пройдя с километр по большаку, Анна встретила шуцмана — сына мельника из усадьбы Айзупиеши — и двух эсэсовцев.
— Куда так торопишься, милашка? — спросил Айзупиет, загораживая Анне дорогу.
— Домой, куда же иначе, — притворно беспечным тоном ответила Анна. — Была в городе… Думала, удастся достать узоры для вышивания — надо ведь готовить себе приданое. Но там сейчас ничего нельзя достать. Обещали, что скоро привезут из Риги.
— Кто тебя научил так ловко сказки рассказывать? — съязвил шуцман. — Прямо заслушаешься.
— Не пойму, про что вы это…
— Скоро ты поймешь, — засмеялся он. — А теперь подавай живей письмо, которое ты несешь лесным братьям.
— Какое письмо? Вы все чудите…
— Мы еще не так почудим, если будешь притворяться… Господин обершарфюрер, я думаю, сразу же отведем ее в отделение, — обратился Айзупиет к одному из эсэсовцев. — При огне удобнее. В темноте обыскивать ее не стоит.
Эсэсовцы схватили Анну за руки и повели обратно к мельнице, куда недавно перевели отделение полевой комендатуры.
«Хорошо, что Эльмар дальше не пошел провожать… — думала девушка. — Сейчас он уже дома, и никто ничего не узнает».
Больно ныли руки, как клещами стиснутые сильными пальцами эсэсовцев. И шагать неудобно, когда держат за локти. Шли быстро, не давая обходить лужи.
«Теперь Эльмар уже лег. Скоро он запряжет лошадь и поедет в город. Фашисты — дураки, ничего они не узнают».
Не думая о своей беде, Анна радовалась, что шуцман и оба эсэсовца останутся с носом. Не такие уж мы простофили…
У плотины шумела вода. Батраки еще спали, и в окнах хозяйского дома было темно.
Под вечер Эльмар вернулся из города. Выпряг лошадей и, отдав хозяину квитанции на сданную муку, пошел домой. В книжном магазине он купил Анне подарок — полного «Уленшпигеля» в одном томе. Ему и самому хотелось до следующей встречи еще перечесть книгу; в первый раз он читал ее несколько лет назад и многое успел забыть.
Бабушка собрала поесть и, присев по другую сторону стола, выжидательно смотрела на внука. Как и многие старики, вынужденные все меньше и меньше принимать участие в жизни, она все впечатления получала через внука, и ее занимала каждая подробность виденного и слышанного им за день. Но сообщать было нечего. То, о чем говорили в книжном магазине Суныня, было действительно интересно, но об этом нельзя было рассказывать бабушке. Знакомые крестьяне ворчали на безумные продовольственные налоги и гужевые повинности; в городе рабочие перебивались с хлеба на воду, — а попробуй что-нибудь сказать, гестаповцы тут как тут, и недовольный пропадает без вести. Но какая же это новость, каждый давно знал об этом.
Не дождавшись ничего интересного от внука, бабушка начала рассказывать сама:
— В Айзупиешах опять кого-то допрашивают и бьют. Мне сестра хозяина рассказывала. Какая-то молоденькая девушка, из тех, ну, из партизан… нынче рано утром привели. Немцы вместе с хозяйским сыном поймали на дороге.
— На какой дороге? — спросил Эльмар, перестав есть.
Туда, к Эзермуйжской волости. Молоденькая, говорит, но смелая. Ян Айзупиет за толмача, а немцы ее допрашивают. Не хочет сказать, как зовут. И как только ее не пытают! Не дай господи попасть к ним в лапы.
— Вот еще, — пробормотал Эльмар. Он должен был крепко взять себя в руки, чтобы не показать бабушке своего волнения. — Где же они ее заперли? В погребе, наверно?
— Про то, сынок, ничего не знаю. Поди, нашли каморку какую-нибудь, разве таких мало в усадьбе?
— И не признается, как зовут?
— Ни-ни. Хозяйская сестра говорит, что показывали и рабочим и батрачкам, но те не признали, кто такая. Как бы и нас не позвали.
— Бабушка, у меня к тебе большая просьба… — Эльмар постарался сдержать прорывающуюся в голосе дрожь. — Уж если человек не говорит своего имени, наверно, есть у него на то причина. Наверно, боится, что немцы родным будут мстить. Нам тоже нет никакого интереса, чтобы немцы об этом узнали. Если они позовут нас… и ты ее узнаешь, ты притворись, будто и в глаза не видала. Бабушка, ты поняла, что я сказал?
— Понимаю, сынок, как не понять… Мое ли это дело? Зачем я буду помогать мучителям? Ни словечком не проговорюсь.
— Так, так, бабушка. Пускай немцы ломают головы, а мы им не слуги.
Кусок не шел ему в горло. Он поднялся из-за стола и вышел в кухоньку. Долго стоял у окошка, глядя через дорогу на хозяйский двор. Шумела мельница, со скрипом проезжали крестьянские возы, иногда проносился, разбрызгивая во все стороны грязь, грузовик. Все было знакомо, но необычным казался Эльмару сегодня обширный двор усадьбы. Около хозяйского дома прохаживался немецкий солдат с автоматом.
«Неужели Анна? И место и время совпадают. Молоденькая, смелая девушка… Но ведь письма-то у нее уже нет… Шпионы пронюхали? Может, и за мной следят?»
Если это Анна, значит она всего в нескольких шагах от него… Одна, беззащитная — в руках этих извергов. Они ее бьют, кричат на нее, всячески истязают, а он и ласковым словом не может ей помочь. И пусть это не Анна, а незнакомая девушка — все равно она своя, смелая, не побоялась опасной борьбы.
Эльмар чувствовал себя, как зверь в клетке. Побежать к партизанам, позвать на помощь? В усадьбе Айзупиеши сейчас не больше взвода солдат. Но если Анна в руках немцев, кто же покажет дорогу к партизанам? Он их будет неделями искать. За это время Айзупиет заметит, что батрак куда-то пропал, и заявит эсэсовцам. Те живо сообразят и примут меры. Попытаться сделать что-нибудь самому? Но он один, без оружия, их — десятки.
Чем больше он думал, тем сильнее овладевало им отчаяние.
Поздно вечером Эльмара с бабушкой позвали в хозяйский дом. Им ничего не объяснили, но они и без того знали зачем. В угловой комнате, выходящей окнами в сад, сидел за столом полуседой офицер войск СС. Шуцман Ян Айзупиет и два Эсэсовца стояли, а против офицера, лицом к свету, сидела Анна Лидака. Войдя, Эльмар увидел ее со спины, но сразу узнал.
— Знаете ли вы эту женщину? — спросил офицер и велел Анне повернуться к вошедшим. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Боль, любовь, сострадание — все чувства надо было подавить и скрыть от врагов. Офицер не спускал глаз с лица Эльмара.
Эльмар покачал головой:
— Не знаю, господин офицер. Первый раз вижу.
— А вы? — обратился офицер к бабушке Аунынь.
Ян Айзупиет перевел вопрос и объяснил старушке, чего от нее требуют. Она казалась очень испуганной и не сразу ответила на вопрос.
— Я ведь глазами слаба, совсем плохо вижу.
— Тогда подойдите поближе.
Она послушалась, долго и ласково смотрела на Анну, потом покачала седой головой и, вздохнув, сказала:
— Не приходилось видеть. Наверно, издалека.