Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
— Ну, это ерунда, — заметил молчавший до сих пор Румерт. — Этак у тебя вся республика в три дня выскочит на канал, а здесь кто останется? Нет, порядок тут нужен крепкий, и обижаться на отказы нельзя, Амильджан. Ты чем занимаешься? Заведуешь столярной мастерской, а там, брат, совсем другой опыт нужен.
— А я что говорю? — обиделся Амильджан. — Что, я доктур хочу быть или анджинер? Я лопатка работать буду, чем дело.
— Кто возглавляет строительство? — спросил Сергей Львович.
— Да вся республика возглавляет, — улыбнулся Румерт. — Начальник строительства из бывших председателей колхозов, а заместителями его все наркомы.
— А кто будет строить?
— Главным инженером Коржавина назначили. Молодой какой-то, я его совсем не знаю. Тот, который весною Ляган прорыл.
— Ташкент сейчас другой дело нету, только канал, — сказал Шарипов, почему-то обращаясь к Ольге. — Все народ одно дело думает.
— Да, подъем просто удивительный, — согласился и Румерт, а уставшая от энтузиазма Татьяна молча потрясла в воздухе рукой.
— А ты не слышал, Петя, где сейчас профессор Корженевский? — поинтересовался Сергей Львович.
— Ну, там же, на БФК. Где ему быть? И Корженевский пошел!
— Да я же тебе говорю, Сергунька, все, все там! — воскликнула Татьяна теперь уже с положительным отчаянием, будто эти все, о которых она восклицала, давно опередили их, Анисимовых, и тем самым обидели до глубины души. — Это — гигантское дело. Мы — тыл, Сергей. Понимаешь, глубокий тыл.
— Очень красивый дело получается, — грустно улыбнувшись, сказал Шарипов. — Все народ, как пьяный, аллах билса [13] . Наша социализма еще такой случай не был. — Он раздраженно почесал лоб и сдвинул на затылок тюбетейку.
13
Бог его знает (узбек.).
— Пойду Цека, Юсупов поговорю.
Татьяна горячо поддержала его:
— Конечно! Разве можно упустить такой случай?
Ольга робко произнесла:
— Сергей Львович, научите, к кому мне обратиться, я бы с великим удовольствием.
— Нервочки, нервочки, — махнул он рукой. — Из этой Ферганы вы наверняка живой не вылезете.
— Господи, Сергей, как ты можешь так говорить! — пропела Татьяна.
— Подожди, Татьяна, не горячись.
— Да нет, оставь, пожалуйста! Я сама бы, кажется, все бросила и поехала с закрытыми глазами.
— С закрытыми-то ты можешь, но правильнее ездить с открытыми, — начиная горячиться, но еще сдерживая себя, ответил Сергей Львович. — Это, Татьяна, тебе не пикник, не экскурсия, не самодеятельность. Это, мать моя, — дело серьезное и, я сказал бы, рискованное.
— Хасан тоже был, наверно, и нелегок и опасен, — отпарировала Татьяна.
— Ах ты, господи, да подожди ты! Я ведь не против того, чтобы Оля поехала, я только за то, чтобы обдумать, куда и когда ее направить, кому поручить. А вообще-то говоря, я и сам дома не усижу.
— Вот это правильно! — крепко ударив ладонью по столу, воскликнула Татьяна. — Ты, Сергунька, у меня замечательный! И повези Олю сам, и устроишь, и присмотришь. Нет, ты у меня настоящий человек! — и она рванулась к мужу и несколько раз звонко поцеловала его в губы. Сергей Львович был необычайно смущен столь быстрым оборотом дела и покраснел.
Расцеловав мужа и что-то еще прокричав о потрясающих делах, Татьяна, как только иссяк первый порыв ее нерасчетливого вдохновения, присела к столу и машинально налила чаю себе и Ольге.
— Так, значит, тебя готовить в путь, Сергей? — несколько растерянно произнесла она и, проведя рукой по лицу, виновато добавила: — С моим характером я могу иногда чорт знает что выкинуть, ты же, старикан, вчера только с дороги…
— Вот и отлично, стало быть, не успел засидеться. Дай-ка мне белые брюки, пойду послушаю, что говорят в городе. А вы собирайтесь, — сказал он Ольге. — Пойдете со мной. Сегодня выходной, кстати сказать, весь город на улицах.
Татьяна бросилась снаряжать Сергея Львовича в город, а все остальные вышли во двор, пахнущий только что политой землей.
— У нас двор точнейшим образом расписан по солнцу, — сказал Румерт Ольге. — Часов до десяти утра приемной служит квартира Сергея, потом Амильджана, к середине дня — моя. Сейчас посидим у Амильджана.
Они сели на деревянную тахту, стоящую над крохотным арычком, впадающим в пруд величиной с таз и вытекающим из него в виде игрушечного водопада, вертящего какую-то стрекотушку.
— Опытный ирригация сделал, — весело сказал Амильджан, потом позвал жену и, что-то говоря ей, легким кивком указывал на Ольгу. — Вода, как самый красивый птица, поет. Когда вода не поет, у меня сон нет.
Тотчас Халима вбежала с достарханом, со скатертью, которую и расстелила на тахте, а ее мать, миниатюрная, чернокосая, быстрая в движениях, как девушка, внесла поднос с теплой пшеничной лепешкой, маленькие пиалы и пузатый чайник с подставленным металлическим носиком.
— Хороший время приехали, — сказал Амильджан.
Ольга жадно жевала теплую пахучую лепешку. Никогда еще она не ела хлеба вкуснее этого.
— Да?
— О-о! Замечательный время! Настоящий коммунизм, честное слово!
Петр Абрамович Румерт пригубил из пиалы кок-чая.
— Не будь у меня семьи — жена у меня не очень здорова к тому же, — я бы непременно и сам поехал. Да кого ни спроси, все едут, все там.
Халима любовалась Ольгой, прижавшись к ней.
— Фергана поедешь?
— Поеду, девочка.
— У-у, какой счастливы! Моя папа Хасан не был, Фергана не был, а твоя везде был!..
Халима смотрела на Ольгу с невыразимой завистью, как на счастливицу, которой некуда девать свое счастье.