Собрание сочинений
Шрифт:
— Я уже уходить собрался, — отвечаю я. — У меня кое с кем встреча. — Сразу видно, она ко мне шьется. Чтоб я потом Д.Б. все рассказал.
— Ах ты маленький такой-сякой. Ну и ладно. Когда увидишь своего старшего братика, передай, что я его терпеть не могу.
Потом она свалила. Мы с флотским сказали друг другу, как нам приятно было познакомиться. Я всегда на этом чуть не подыхаю. Вечно говорю: «Приятно было познакомиться», — тем, с кем знакомиться мне было вовсене приятно. Но такое всегда надо говорить, если не хочешь сдохнуть.
После того, как я ей сказал, что у меня кое с кем встреча, другого выхода, нафиг, не осталось — только свалить.Нельзя было даже поторчать еще немного, послушать, как Эрни что-нибудь хоть чутка приличного сыграет. Но сидеть за одним столиком с этой Лиллиан Симмонз и этим ее флотским — ну уж дудки, так со скуки сдохнуть недолго. И я свалил. Только вот когда куртку забирал, рассвирепел. Приходят и вечно тебе все говняют.
Обратно
А на улице и не поймешь вообще, был снег или нет. На тротуарах его почти и не осталось. Но дубарина такой, что я вытащил этот красный кепарь из кармана и надел — надристать, как я там выгляжу. Я ему даже уши опустил. Узнать бы, кто в Пеней мои перчатки свистнул, потому что руки у меня задубели. Хотя что бы я сделал, если б даже узнал? Я же ссыкун такой. Стараюсь не показывать, но я ссыкливый. Например, если б я в Пеней выяснил, кто свистнул перчатки, я бы пришел к жулику в комнату и сказал: «Ладно. Как насчет вывалить мне мои перчатки?» А жулик, который их спер, наверно, сказал бы — невинненьким таким голоском и всяко-разно: «Какие перчатки?» И тогда я, наверно, вот чего бы — я бы зашел к нему к чулан и нашел бы где-нибудь эти перчатки. Он бы их в галоши засунул или как-то, например. Я бы их вытащил и предъявил ему, и сказал: «Полагаю, это твои,нафиг, перчатки?» Тогда жулик, наверно, посмотрел бы на меня так очень фуфлово, невинненько и сказал: «Я этих перчаток в жизни не видел. Если твои, забирай. Не нужна мне, нафиг, эта параша». Тогда я, наверно, постоял бы там минут пять. С перчатками, нафиг, в руке и всяко-разно, но как же мне хотелось бы двинуть ему в челюсть или чего-то — сломать ему эту челюсть нафиг. Только у меня кишка была б тонка так сделать. Я бы просто там стояли старался выглядеть круче некуда. А можно бы что — можно бы сказать чего-нибудь очень язвительное и наглое, чтоб его взбесить — а в челюсть небить. В общем, если б я сказал что-нибудь очень язвительное и наглое, он бы, наверно, встал, подошел ко мне и сказал: «Слышь, Колфилд. Ты меня жуликом, что ли, назвал?» И вот потом,вместо того, чтоб сказать: «Тут ты, нафиг, прав, так я тебя и назвал, гад, жулье вонючее!» — я б, наверно, ответил только: «Я вижу только, что мои, нафиг, перчатки засунуты в твои, нафиг, галоши». И тут бы он сразу понял наверняка, что ни в какую челюсть ему давать я не стану, и сказал бы тогда: «Слышь-ка. Давай уж выясним. Ты меня вором назвал?» И тогда я б, наверно, ответил: «Никто никого никем не назвал. Я знаю только, что мои перчатки — у тебя, нафиг, в галошах». И так оно бы тянулось часами.Но я б наконец свалил из его комнаты, а в челюсть бы ему так и не двинул. Наверно, пошел бы в тубзо, вытащил бы нычку и с сигой перед зеркалом изображал крутого. В общем, про это все я и думал по дороге к гостинице. Ссыкуном быть не в жилу. А может, я и не весь ссыкун. Фиг знает. Может, я ссыкливый с одной стороны, а с другой мне просто надристать, потерял я перчатки или нет. У меня в чем еще засада — мне почти всегда до фонаря, если я чего потеряю: штруня моя просто на стенку лезла, когда я был пацаном. Некоторые целыми днямиищут, чего потеряли. А у меня, похоже, ничего и нет такого, что потерять мне было б не до фонаря. Может, поэтому я с одной стороны ссыкло. Но это, конечно, не откоряка. По — честному. Надо вообще не быть ссыкуном. Если должен кому-то в челюсть заехать, и тебе вроде как это в жилу, так и надо заехать. Просто у меня это не очень получается. Я лучше кого-нибудь из окна выпихну или башку ему отрублю топором, чем в челюсть давать. Драки я ненавижу. В общем, пофиг, даже если меня бьют, — мне это, понятно, не в жиляк, но в драке меня больше всего пугает лицо того, с кем машешься. Терпеть не могу смотреть ему в лицо, вот в чем засада. Хоть бы с повязками на глазах дрались или как-то. Нехилая такая ссыкливость, если вдуматься, но все равно ссыкливость, куда деваться. Себе не наврешь.
Чем больше я думал про перчатки и ссыкливость, тем тоскливее мне становилось, поэтому я решил, пока шел и всяко-разно, притормозить и бухнуть где-нибудь. У Эрни я всего три залил, а последний даже не допил. Вот чего я умею — бухло держать неслабо. Могу кирять всю ночь, а даже видно не будет, если мне зашибись. Однажды в Вутоне мы с одним пацаном, Рэймондом Голдфарбом, купили пинту скотча и выхлестали ее в капелле как-то вечером в субботу, пока никто не видел. Он нажрался вдрабадан, а по мне даже не заметно было. Я только спокойный такой стал, невозмутимый. Проблевался перед сном, но по-честному не надо было — это я себя заставил.
Ладно, в общем, перед гостиницей я намылился было в этот бар, мусорка мусоркой, но оттуда вырулили два мужика, никакие, как не знаю что, и давай у меня спрашивать, где тут метро. Один на вид вроде такой сильно кубинец, он мне всю рожу перегаром завонял, пока я им объяснял, как пройти. В конце концов я в этот бар, нафиг, даже заходить не стал. Просто вернулся в гостиницу.
А там вестибюль вообще пустой. Духан стоит — точно мильон забычкованных сигар. Честно. Спать не в жилу, никак, но паршиво. Тоскливо и всяко-разно. Хоть бы сдохнуть, что ли.
И тут ни с того ни с сего я попадаю в поганейший переплет.
Первым делом, как в лифт захожу, лифтер у меня спрашивает:
— Иннересно времечко провести, дружок? Иль те ссышком поздно?
— Это в каком смысле? — переспрашиваю. Я не просек, на что он намекает и как-то.
— Компашка на ночь иннерсует?
— Меня? — спрашиваю. Очень тупой ответ, но как-то неудобняк, когда к тебе подваливают с таким вопросом.
— Те скока лет, шеф? — спрашивает лифтер.
— А чего? — отвечаю. — Двадцать два.
— Ага. Ну так как нашёт? Иннерсует? Пять зелени за палку. Пятнадцать за ночь. — Он глянул себе на часы. — До полудня. Пятерку за раз, пятнаха до полудня.
— Ладно, — говорю. Это против моих принципов и всяко — разно, но мне было так тоскливо, что я даже не подумал.Вот в чем вся засада. Когда очень тоскливо, даже думать не можешь.
— Лана не?Палку или до полудня? Точней давай.
— Палку.
— Лана, какой номер?
Я поглядел на красную хрень с номером, на ключе.
— Двенадцать двадцать два, — говорю. Я уже вроде как пожалел, что все это раскочегарилось, да уж теперь не дрыгнешься.
— Лана. Минут через пятнадцать пришлю девчонку. — Он открыл двери, и я вышел.
— Эй, а она симпотная? — спрашиваю. — Мне старая кошелка невпротык.
— Не кошелка. Ты не перживай, шеф.
— А кому платить?
— Ей, — отвечает. — Поехали, шеф. — И он захлопнул дверь прямо у меня перед носом.
Я зашел в номер, поплескал водой на волосы, да только ежик толком ни пригладишь все равно, никак. Потом проверил, воняет из пасти куревом и теми скотчами с содовой, что я выхлестал у Эрни, или не воняет. Надо просто руку ко рту поднести и дунуть, чтоб до ноздрей долетело. Воняло вроде не очень, но зубы я все равно почистил. Затем надел другую чистую рубашку. Понятно, что не стоило ни фертиться из-за шлюхи, ничего, только мне все равно заняться было нечем. Меня чуточку поколачивало. У меня вполне себе встал и всяко-разно, только все равно колотило. Правду вам сказать, так я целка. По-честному. Было несколько случаев расстаться с девственностью и всяко-разно, но до дела так пока и не дошло. Всегда чего-то мешает. Например, вот сидишь у девки дома, и предки ее не вовремя возвращаются — или боишься, что вернутся. Или на заднем сиденье у кого-нибудь в машине, а на переднем всегда другая свиданка гудит — в смысле, какой-нибудь девке обязательно подавай знать, что по всей,нафиг, машине творится. В смысле какая-нибудь девка с переднего сиденья всегда оборачивается посмотреть, чего где. Всегда чего-то, в общем. Но пару раз я чуть было не сломал. Один раз в особенности помню. Хотя чего-то не так пошло — я даже не помню уже, чего. Такая фигня — почти всякий раз, когда с девкой еще чуть-чуть — и сделаешь, — с нормальной девкой, не шлюхой или как-то, в смысле, — она канючить начинает, дескать, постой. Со мной засада же в том, что я стою. А другие парни — не стоят. Куда тут деваться. Ты ж никогда не знаешь, по-честному они хотят,чтоб ты коней придержал, или просто боятся, как не знаю что, или просто говорят тебе «постой», чтоб, если невстанешь, тыже и виноват окажешься, а не они. В общем, я всегда стою. Засада в том, что я начинаю их жалеть. В смысле девки же, в основном, такие тупые и всяко-разно. С ними чутка пообжимаешься, как у тебя же на глазаху них мозги из башки высвистывает. Взять девку, когда она уже распалилась, — у нее ж вообще мозгов нету. Фиг знает. Говорят: постой — я и стою. Потом всегда жалею— когда уже домой их отвез, — но все равно стою.
Ладно, в общем, пока я другую чистую рубашку надевал, я вроде как прикинул, что мне крупно подфартило в каком-то смысле. Я прикинул, что если она шлюха и всяко-разно, я могу на ней порепетировать на тот случай, если женюсь когда-нибудь или как-то. Я насчет такого дергаюсь иногда. Однажды я книжку читал, в Вутоне, и там был такой очень хитровывернутый галантный пижон. Мсье Бланшар его звали, до сих пор помню. Книжка паршивая, а Бланшар этот — ничего так себе. У него было такое здоровенное шато на Ривьере в Европе и всяко-разно, а делал он в свободное время вот что — он баб дубинкой охаживал. Первостатейный подонок и всяко-разно, но баб с ног сшибал будь здоров. И где-то там он вот как говорил: дескать, женское тело — это как скрипка и всяко-разно, и правильно сыграть на ней может только неслабый музыкант. Книжка-то очень фофанская, я понимаю, но про скрипку у меня из башки все равно никак не лезло. В каком-то смысле именно потому мне и хотелось порепетировать, на случай если когда-нибудь женюсь. Колфилд и его Волшебная Скрипка — ух. Фофанство, это я секу, но не слишкомуж и фофанство. Мне было бы в жилу так вот неслабо уметь. Половину времени, если совсем уж правду вам сказать, когда я с девкой дурака валяю, самая нехилая засада у меня — это найти,ёксель-моксель, то, чего мне там вообще надо, вы ж понимаете, да? Возьмите ту девку, с которой у меня едва не случилось половое совокупление, я рассказывал. У меня где-то часушел на то, чтоб, нафиг, бюзик с нее снять. А когда я его снял, она мне уже чуть в глаз не плюнула.