Собрание сочинений

Трефолев Леонид Николаевич

БАРСКИЕ СНЫ

Ночь. На стареньком диване Барин сладко спит; Покраснел он, будто в бане, И храпит, храпит. Вдруг супруга молодая, Хороша, мила, От бессонницы страдая, К мужу подошла. В бок его толкнула нежно Крошкой-кулачком, — Но супруг храпит прилежно И лежит ничком. Оскорбилася супруга: — "Встань, проснись, тюлень". И вскочил он от испуга, Победивши лень… — "Что такое, что такое?" — "Душка, обними"… — "Ах, оставь меня в покое, — Сплю я, mon ami [10] . Снилось мне, что будто в поле Русаков травлю И кричу по барской воле: Тю-лю-лю-лю-лю!

За бедняжкой косоглазым Я скачу в кусты… Ты пришла — и скрылись разом Сладкие мечты. Спи, мой ангел, будь здорова, — Я всхрапну слегка И, авось, увижу снова В поле русака". Ночь. Петух запел вторично. Барин сладко спит И весьма негармонично Фистулой храпит. Вновь супруга молодая, Хороша, мила, От бессонницы страдая, К мужу подошла. Будит мужа. — "Что с тобою?" — "Ангел, обними". — "Да оставь меня в покое, — Сплю я, mon ami. Снилось мне, что бюрократом Я служу добру; Не гнушаясь, впрочем, златом, Взяточки беру. Распекаю всех со злобой И кричу: "Под суд!", И меня уже "особей Важною" зовут. Ты, прилично генеральше, Как и муж, горда… Но затем случилась дальше Страшная беда: Ты пришла и сокрушила Рой волшебных грез, Места теплого лишила, Черт тебя принес… Спи, мой ангел, будь здорова, — Спать и я хочу, И, авось, местечко снова Теплое схвачу". Утро. Солнце светит ярко, Барин сладко спит И, порою, как кухарка Пьяная, храпит. Вновь супруга молодая, Хороша, мила, От бессонницы страдая, К мужу подошла. Будит мужа. — "Что такое?" — "Душка, обними". — "Ах, оставь меня в покое, Черт тебя возьми! Снился сон: иду я с веком Нашим наравне, Стал я "земским человеком", Либерал вполне; Преисполненный страданья, Тьму реформ ввожу И для земского собранья Глотни не щажу… Я на земские налоги Сыт с тобой, а детьми. Но притом у нас дороги Лучше, чем в Перми… И представь, мои проекты Русь читает вся…" Но в ответ супруга: — "Эк ты Душка, заврался. Без тебя я не уснула, — Все будил сверчок…" И опять она толкнула Мужа под бочок.

10

mon ami. (Фр.) — мой друг. (Ред.)

МОЛОДО — ЗЕЛЕНО

Свыше нам сказано, свыше нам велено: "Не торопитеся! Молодо-зелено! Нужно сперва подрасти…" Так-то все так… Деревца мы зеленые, Жизненным опытом не закаленные; Выросли мы на пути К свежему, к доброму, к благу народному… Дайте же, дайте скорее свободному Деревцу вновь расцвести!

ЖЕЛЕЗНАЯ ПИЛА

Мне не нужно золота, Не хочу. Я отдам все золото Палачу, Лишь бы друга милого Не губил, С плеч его головушку Не рубил. Мне не нужно звонкого Серебра: В серебре я золоте Нет добра. Но железо твердое Я люблю, Им решетки ржавые Распилю! Ничего не сделаю Без пилы, Не сниму я с узника Кандалы. Ой, пила железная, Не звучи — Чутко спят угрюмые Палачи.

АЛЕКСАНДР III И ПОП ИВАН

Поп входит и благословляет царя, который целует у него руку

Царь

Глаза мои покрыл туман: Страдаю я от муки адской… Ты кто такой?

Поп

Я — Иоанн. Твой богомолец, поп Кронштадтский [11] . Раскаяться желаешь?..

11

Иоанн Кронштадтский — кронштадтский "поп Иван Сергеев, мракобес, лютый реакционер, черносотенец, член "Союза русского народа". (Ред.)

Царь

Да… Я опасаюсь скорой смерти… Ведь и с царями иногда Невежливы бывают черти. Боюсь, что в "жупел" попаду… Спаси меня от черта, друже! Я не хочу сидеть в аду: — Он Гатчины гораздо хуже… О Гатчина, мой милый кров, Приют спокойный и любезный! Там без немецких докторов, Владея силою железной, Я был, как толстый бык, здоров. Там под "особенной охраной" [12] . Любил я полуночный мрак, — От света пятился, как рак, И озарялся лишь… Дианой.

12

Намек на "Положение о чрезвычайной охране", введенной при Александре III. (Ред.)

Поп

Луною, сиречь?

Царь

Точно так… Я мифологии когда-то Учился тоже, но потом Все позабыл…

Поп

Умно и свято Ты поступил…

Царь

Себя с кротом Любил я сравнивать бывало… Крот ненавидит светлый день, Ему в норе приятна тень, Ему до солнца дела мало! Пускай на небесах оно Горит и пышет, землю грея: Кроту забавно и смешно…

Поп

Замечу на сие одно Тебе по долгу иерея: Ты судишь здраво… Мы — попы, — Псалтырь и святцы взявши в руки, Давно решили: для толпы И для царей — зачем науки? Тебе — царю, как пастуху, Чтобы пасти народов стадо, В руках иметь лишь плети надо, А не науку — чепуху! Она зловредна. Верь мне, чадо!

Царь

Да, правда: в оны дни, попович, Профессор Константин Петрович Премудро наставлял меня. Что "ночь" гораздо лучше "дня"…

Поп

Сие похвально! Крестоносцев Храбрей сей хитроумный муж? Заботясь о спасеньи душ, Воюет наш Победоносцев [13] , Со "штундой" борется умно В союзе с праведным монархом; Его попы зовут давно Святым "гражданским патриархом", С Победоносцевым вдвоем Ты воевал, как божий воин! Ты рая светлого достоин, И о бессмертии твоем Молебен живо мы споем…

13

К. Победоносцев — один из вдохновителей крепостнической реакции в 80-е и 90-е гг. и в начале нынешнего века. Имел огромное влияние на Александра III, (Ред.).

Царь

Нет, не поможет твой молебен!

Поп

Отчаянье — есть смертный грех. Верь мне, властитель полумира, Еще крепка твоя порфира…

Царь

Нет, слишком много в ней прорех. Она в дырах, она в заплатах, Не рыцарь я в блестящих латах… [14]

14

Стихотворение не закончено. (Ред.)

ДЛЯ МЕНЯ И ДОВОЛЬНО

(Песня умирающего комика)

Дни за днями бегут над твоей головой, И годам улетать не закажешь. Бедный комик, окончив путь жизненный свой, Жалкий шут, ты в могиле спать ляжешь. На вершине небес дух твой должен блуждать, Как на сцене, уныл, безотраден; А под черной землей труп актера глодать Будут массы прожорливых гадин. На тебя не возложат лавровых венков, Ни медалей, ни знаков отличий; Разве вспомнят: "Нед_у_рен был в нем _Хлестаков_, А, под старость, хорош _Городничий_". Разве молвят еще: "Удивительно глуп В нем был _Чацкий_ — ботлив и амурен; Но зато в нем предстал наяву _Скалозуб_, И как _Фамусов_ был он недурен". А подруга твоя, утаив в сердце лед, С голой грудью в "Елене" предстанет. Друг актера (к несчастью, плохой рифмоплет)1, Над могилой стишонками грянет. Вот и все для тебя! Огонек твой потух, Догорело в светильнике масло… Где же песни твои? Где веселый твой дух? Все исчезло, погибло, угасло!" Так я песню мою напеваю тайком… Пред кончиной мне видятся грезы, Что несется она — эта песнь — ветерком И дробится… на мелкие слезы. Их не видит никто, кроме бога. Лишь он, Бесконечной любовью владея, И в весельи людском услыхать может стон, И простит он шута-лицедея. Я был раб, вечный шут; но в актере-рабе, В старом комике, есть вдохновенье… После смерти моей проживу ли в тебе, В грустной песне, одно лишь мгновенье? Гой ты, песня шута, горделивой не будь, За тебя и смешно мне и больно. Но когда мою песнь повторит кто-нибудь И вздохнет — _для меня и довольно_!