Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2
Шрифт:
Но кабриолет несся вперед; ветер, свистя у нас в ушах, заглушал крики Альфонса.
Наконец перед нами во всем удивительном блеске и пышной красоте показался Храм Солнца, гордость народа Зу-венди, для которого он то же, что Храм Соломона для иудеев. Масса богатства, масса искусства и труда целых поколений была положена на постройку этого дивного здания, которая закончилась только в последние пятьдесят лет. Не было забыто ни малейшее достижение страны. И результат получился удивительный, не только по размерам, а это огромнейший храм во всем мире, но и по совершенству постройки, богатству и красоте материала и по удивительной работе людей. Здание занимает пространство в восемь акров на вершине холма, вокруг которого находятся жилища жрецов. Оно имеет форму большого цветка, с центральной залой, над которой высится купол. От купола, в виде лучей, идут двенадцать лепесткообразных портиков; каждый из них посвящен одному из двенадцати месяцев и служит хранилищем статуй, воздвигнутых в честь знаменитых усопших. Высота купола равняется четыремстам футам, длина лучей — ста пятидесяти футам. Они сходятся в центральном куполе, как лепестки цветка в его сердцевине.
Здание выстроено из чистого белого мрамора, представляющего разительный контраст с красным гранитом городских домов и подобно царственной диадеме, что сияет на челе мрачной королевы. Наружная сторона купола и портиков покрыта листовым золотом. На краю свода каждого из двенадцати портиков находится золотая фигура ангела с трубой в руке и с распростертыми крыльями.
Могу себе представить, как поразительно красивы эти золотые своды, сияющие в лучах солнца, словно тысячи огней, на мраморной горе; они сверкают так ярко, что видны с вершин гор, за сотни миль отсюда.
Эффект зрелища еще усиливается великолепными туземными цветами, которые опоясывают мраморную стену храма и сияют красотой своих золотых чашечек и лепестков.
Главный вход в храм — между двумя обращенными к северу дворами — защищен бронзовыми воротами и дверями из прочного мрамора, великолепно украшенными различными аллегориями и золотом. За этими дверями находится стена и опять дверь из белого мрамора, ведущая вовнутрь храма. Вы оказываетесь наконец в главной зале, под куполом, и идете к центральному алтарю, поражаясь дивным зрелищем, которое открывается вашему взору! Вас охватывает тишина священного места, над вашей головой мраморный купол с воздушными арками, немного напоминающий купол собора святого Павла в Лондоне, фигура летающего ангела и целое море солнечных лучей, льющихся на золотой алтарь! На восточной и западной стороне находятся два других алтаря, также озаренные лучами солнца, которые льются в священный полумрак святыни. Повсюду белизна мрамора, таинственность, красота!
На центральном золотом алтаре горит бледное пламя, увенчанное легким голубым дымком. Алтарь сделан из мрамора, украшен золотом и имеет круглую форму в виде солнца. К основанию алтаря приделаны двенадцать больших лепестков чистого золота. Всю ночь и весь день эти лепестки закрыты над алтарем, подобно тому как лепестки лилии закрываются в ненастную погоду. Но когда полуденные лучи солнца скользнут через купол и озарят золотые цветы, лепестки таинственным образом раскрываются.
Десять золотых ангелов стерегут покой святыни. Эти фигуры — с благоговейно склоненными головами, с лицами, закрытыми крыльями, — поражают удивительной красотой.
К востоку от главного алтаря пол сделан не из белого мрамора, как везде, а из прочной меди, и это обстоятельство обратило на себя мое внимание. Восточный и западный алтари не так богаты и красивы, хотя также сделаны из золота, и крылатые фигуры золотых ангелов стоят по бокам этих алтарей. В стене позади восточного алтаря сделано отверстие в виде бойницы. В это отверстие врывается первый луч восходящего солнца, нежно касается лепестков большого золотого цветка-алтаря и падает на западный алтарь. Вечером последние лучи заходящего солнца долго покоятся на восточном алтаре, пока не погаснут во мраке ночи. Это нежное прощание вечера с зарей.
За исключением этих трех алтарей и крылатых фигур над ними, остальное пространство храма под белым куполом совершенно пусто и лишено всяких украшений, что, мне кажется, усиливает грандиозное впечатление, которое производит Храм Солнца.
Когда я сравниваю это гениальное произведение искусства с пестрыми постройками и жалкими орнаментами, которыми архитекторы украшают европейские города, я чувствую, что им бы следовало поучиться у мастеров Зу-венди! Когда мои глаза привыкли к мрачному освещению великолепного здания, к его мраморной красоте, к совершенству его линий и очертаний, с моих губ сорвалось невольное восклицание: «Здесь и собака научилась бы религиозному чувству!» Это восклицание вульгарно, но яснее выражает мою мысль, чем вежливая похвала.
У ворот храма нас встретила стража и солдаты, находившиеся в подчинении жрецов. Они повели нас в один из портиков и оставили здесь на полчаса. Мы успели в это время переговорить, не скрывая, что находимся в большой опасности, и решили, если будет сделана попытка схватить нас, защищаться до последнего. Умслопогас немедленно заявил, что раздробит почтенную голову великого жреца своим топором. С того места, где мы стояли, можно было видеть несметную толпу народа, наполнявшую храм, очевидно в ожидании необычайных событий. Каждый день, когда полуденные лучи солнца озаряют центральный алтарь, при звуке труб совершается жертвоприношение богу солнца, состоящее иногда из трупа барана или быка, иногда фруктов и зерна. Случается это и после полудня, так как Зу-венди лежит недалеко от экватора и очень высоко над уровнем моря, так что солнце и после полудня бросает на землю свои горячие лучи вертикально. Сегодня жертвоприношение должно было совершиться в восемь минут первого.
Ровно в полдень появился жрец, подал знак, и стража пригласила нас пройти вперед, что мы и сделали все, кроме Альфонса, лицо которого выражало ужас. Через несколько минут мы стояли вне портика и смотрели на море человеческих голов, окружавших центральный алтарь и жадно разглядывавших иностранцев, которые совершили святотатство, — первых иностранцев, которых им удалось увидать в своей стране.
При нашем появлении ропот пробежал по толпе. Мы прошли через нее и остановились с восточной стороны, там, где пол был сделан из меди, лицом к алтарю. Пространство вокруг золотых крылатых фигур было огорожено веревкой, и народ толпился за ней. Одетые в белые одежды жрецы, держа в руках золотые трубы, встали кругом, и впереди всех — Эгон, великий жрец, со смешной шапочкой на голове. Мы стояли на медном полу, не подозревая, что готовится нам, хотя я слышал какой-то странный звук шипения под полом. Я оглянулся по сторонам, желая узнать, появились ли сестры-королевы в храме, но их не было. Мы ждали. Снова раздался звук трубы, и обе королевы вошли рядом, сопровождаемые сановниками, между которыми я узнал Насту. Позади следовал отряд телохранителей. Я был очень рад появлению королев. Обе они встали впереди, слева и справа встали сановники, а позади, полукругом, расположилась стража.
Наступило молчание. Нилепта взглянула на нас и поймала мой взгляд. Мне показалось, что она хотела на что-то указать глазами. С моего лица ее взгляд скользнул на медный пол, который был под нашими ногами. Затем последовало едва заметное движение головы. Сначала я не понял, но она повторила. Тогда я догадался, что надо подвинуться назад от медного пола. Еще взгляд, и моя догадка перешла в уверенность — опасность была в том, что мы стояли на медном полу! Сэр Генри стоял рядом со мной с одной стороны, Умслопогас — с другой. Не поворачивая головы, я шепнул им, чтобы они отодвинулись назад — медленно, шаг за шагом, пока их ноги не наступят на мраморный пол, там, где кончается медный.
Сэр Генри шепнул Гуду и Альфонсу. Мы начали пятиться, медленно, незаметно, так незаметно, что только Нилепта и Зорайя приметили это. Я снова взглянул на Нилепту, она слегка кивнула головой в знак одобрения. Пока глаза Эгона были в молитвенном экстазе обращены к алтарю, мои тоже, в некоторого рода экстазе, устремились на его спину. Вдруг он поднял свои длинные руки и торжественным голосом запел гимн солнцу. Это было воззвание к солнцу, и состояло оно в следующем:
Молчанием скованы недра глубокого мрака!