Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2
Шрифт:
— Не знаю, — пробормотала она, — завтра…
Музыка кончилась, и Зорайя повернула голову.
— Я приду! — быстро сказала Нилепта. — Ради спасения жизни твоей, смотри, не обмани меня!
XVI. У статуи Радемеса
Была ночь. Глубокая тишина царила над городом. Тайком, словно злоумышленники, сэр Генри, Умслопогас и я пробирались ко входу в тронный зал. Часовой загородил нам дорогу. Я показал ему пропуск. Воин опустил копье и пропустил нас.
Так как мы числись начальниками королевских телохранителей, то имели право свободного входа и выхода. Благополучно достигли мы зала. В нем было пусто и тихо, и звук наших шагов разбудил эхо уснувших стен. Словно призраки умерших, скользили мы по огромному залу. Меня подавляла эта мертвящая тишина. Через высокие отверстия в стене светили лучи полного месяца и ложились причудливыми узорами на черный мрамор пола. Серебристый луч упал на статую спящего Радемеса и на склоненного над ним ангела, озарив прекрасные черты его мраморного лица. Мы остановились у статуи и стали ждать. Сэр Генри и я стояли вместе, Умслопогас — в нескольких шагах от нас, в темноте, так что я мог различить только очертания его фигуры, опиравшейся на топор.
Мы ждали так долго, что я задремал и проснулся от звука, доносившегося откуда-то издалека, словно статуи, стоявшие вдоль стены, начали шептаться между собой. Это был шелест женской одежды, который все приближался. Мы могли видеть человеческую фигуру, крадущуюся в лучах месяца, слышали мягкий звук сандалий. Черный силуэт зулуса поднял руку кверху в знак приветствия, и Нилепта очутилась перед нами.
Как прекрасна она была, озаренная лучами месяца! Рука ее была прижата к сердцу, и белая грудь тяжело дышала. На голову ее был наброшен вышитый шарф, скрывавший ее прелестное лицо. Как известно, красота становится еще обаятельнее, если она наполовину скрыта! Она стояла в нерешительности, кроткая и тихая, и скорее походила на ангела, чем на живую любящую женщину! Мы низко поклонились перед ней.
— Я пришла, — прошептала она, — но это большой риск! Вы знаете, как меня стерегут! Жрецы следят за мной, Зорайя следит за мной своими большими глазами. Даже моя стража шпионит за мной. Наста также сторожит меня! Пусть сторожит, пусть! — она топнула ногой. — Пусть! Я — женщина и сумею провести его. Да, я — королева и могу отомстить за себя! Пусть следит! Вместо того, чтобы отдать ему мою руку, я возьму его голову! — она закончила свою речь легким Рыданием, потом очаровательно улыбнулась нам и засмеялась.
— Ты велел мне придти сюда, мой лорд Инкубу, — (Куртис научил ее называть его так). — Вероятно, у тебя какое-нибудь государственное дело, я знаю, у тебя в голове великие идеи и планы на благо моего народа. Как королева, я должна была прийти к тебе, хотя боюсь темноты! — Она снова засмеялась и бросила кокетливый взгляд на сэра Генри.
Я подумал, что государственное дело неудобно слушать непосвященным и хотел отойти подальше, но Нилепта не позволила мне далеко уйти, боясь неожиданности, так что я невольно слышал каждое слово.
— Нилепта! — сказал сэр Генри. — Вы знаете, о чем я хотел говорить с вами здесь! Нилепта, не время шутить. Выслушайте меня. Я люблю вас!
Когда он произнес эти слова, я видел, как изменилось ее лицо. Кокетство исчезло с него, и любовь озарила его новым светом и сделала похожим на лицо мраморного ангела. Я невольно подумал, что, быть может, пророческий инстинкт Радемеса внушил ему сделать черты ангела схожими с лицом его преемницы, королевы Нилепты! Вероятно, сэр Генри также подметил это сходство и был поражен им, потому что, взглянув на лицо Нилепты, он перевел взгляд на озаренную лунным светом статую.
— Ты говоришь, что любишь меня! — сказала тихо Нилепта. — Твой голос звучит искренно, но как я могу знать, что ты говоришь правду? Хотя я — ничто в глазах лорда, — продолжала она с гордым смирением, приседая перед ним, — лорд происходит от чудесного народа, перед которым мой народ — глупые дети, а я его глупая королева! Но если я начну биться, то сотни тысяч копий сверкнут за мной, как звезды в небе! Хотя в глазах лорда моя красота не особенно велика, — она подняла свой вышитый шарф, и снова присела, — но среди моего народа меня считают красивой, и многие знатные лорды ссорились из-за меня! Они гонялись за мной, как голодные волки за оленем… Пусть лорд Инкубу простит, если я надоедаю ему, но ему было угодно сказать, что он любит меня, Нилепту, королеву зу-венди! На это я скажу ему, что моя любовь и моя рука не имеют большой ценности в глазах лорда Инкубу, но их не так легко получить! О, как я могу знать, что не надоем тебе и ты не уедешь домой, оставив меня в отчаянии? Кто скажет мне, что ты не любишь другую, прекрасную, неизвестную мне женщину, на которую также льет свои лучи серебристый месяц? Скажи мне, как я могу узнать это? — она сжала свои руки, протянула их вперед и вопросительно смотрела в лицо сэра Генри.
— Нилепта! — заговорил сэр Генри. — Я сказал тебе, что люблю тебя! Как могу я сказать, насколько сильна любовь моя к тебе? Разве любовь можно измерить? Я постараюсь объяснить. Я не уверяю тебя, что никогда не любил других женщин, но говорю, что люблю тебя всем своим существом, всей своей силой. Я люблю тебя теперь и буду любить до самой смерти, думаю, и после смерти, и всегда. Твой голос — лучшая музыка для моих ушей, твое прикосновение — вода для жаждущей страны! Когда я вижу тебя — мир кажется мне прекрасным, когда тебя нет, то свет меркнет для меня! О Нилепта, я никогда не покину тебя! Для тебя, дорогая моя, я забуду мою родину, мой народ, отчий дом, я отказываюсь от всего! Около тебя хочу я жить, Нилепта, около тебя и умереть! — он замолчал и серьезно смотрел на нее. Нилепта поникла головой, как лилия, и молчала. — Посмотри! — продолжал сэр Генри, указывая на статую, озаренную лучами месяца. — Ты видишь эту женщину с ангельским лицом? Ее рука покоится на челе спящего человека, и от этого прикосновения душа его загорается, как фитиль лампы от огня. Так и мы с тобой, Нилепта! Ты разбудила мою душу и зажгла ее, Нилепта, и теперь эта душа принадлежит тебе, одной тебе! Мне нечего больше говорить. Моя жизнь в твоих руках! — он оперся на пьедестал статуи, очень бледный, с горящими глазами, но гордый и красивый.
Нилепта медленно подняла голову и устремила свои чудесные глаза, в которых светилась страсть, на его лицо, словно хотела прочитать в его сердце.
— Я слабая женщина, я верю тебе! — заговорила она серебристым голосом, сначала медленно, потом быстрее. — Страшный будет день для тебя и для меня, когда судьба покажет мне, что я поверила лживому человеку! Теперь выслушай, человек, приехавший издалека, чтобы украсть мое сердце и сделать меня своей собственностью! Вот тебе моя рука! Мои губы, которые никогда не целовали мужчину, коснутся твоего лба. Клянусь тебе моей рукой, этим первым поцелуем, благоденствием народа, моим троном, именем моей династии, священным камнем и вечным величием солнца, — клянусь, что для тебя одного буду жить и с тобой хочу умереть. Клянусь, что буду любить тебя, тебя одного, до самой смерти! Твои слова будут законом для меня, твоя воля — моей волей, твое дело — моим делом! О, мой господин! Ты видишь, как смиренна моя любовь! Я, королева, преклоняю колено перед тобой, к твоим ногам я приношу дань моей любви, мою веру в тебя, мое уважение!
Страстное, любящее создание бросилось на колени перед своим возлюбленным, на холодный мрамор пола. Я не знаю, что случилось дальше, потому что не слушал более, а отошел к старому зулусу и оставил их вдвоем.
Я нашел старого воина в углу. Он опирался на свой топор и наблюдал сцену с мрачной улыбкой.
— Ах, Макумазан! — сказал он. — Я становлюсь старым, но не думаю, что когда-нибудь научусь понимать вас, белых людей! Посмотри на них! Прекрасная пара голубей. Но зачем это все? Ему нужна жена, ей нужен муж, почему он не хочет заплатить выкуп за нее и покончить дело? Было бы меньше хлопот, и мы бы отлично спали теперь. Они все говорят, говорят и целуются, целуются, целуются, словно безумные!