Собрание стихотворений

Ладинский Антонин Петрович

143. «С кем вы теперь, о горы вдохновенья?..»

С кем вы теперь, о горы вдохновенья? Какой поэт на вас глядит в слезах? Все продолжается орлов паренье, Прославлен в смуглой красоте Аллах, И дева гор с кувшином за водою Идет, как раньше, к милому ручью, Но стал печальным голос за горою, И битва жизни кончилась вничью. Набег был неудачен для героя: Светила слишком яркая луна, В аул вернулась половина строя, И смерть в сраженье — храбрецу цена. Витает высоко душа поэта — Прекраснее нет цели для стрелка. И со свинцом в груди — Арагва? Лета? — Он слушал, как шумит стихов река. Но покидая мир (в дорогу сборы!), Где

пленником томился столько лет, Благодарил он голубые горы За страсть, за голос девы, шум побед. Журчит ручей, подобен горной флейте, И наполняет влагою сосуд. О девы гор, несите, не пролейте, Нести кувшин — такой прелестный труд. 1938

РОЗА И ЧУМА (1950)

144. «Когда средь бури сравниваю я…»

Когда средь бури сравниваю я Свою победу с пушкинскою славой, Мне кажется ничтожной жизнь моя, А сочинение стихов — забавой. Зима? Воспета русская зима. Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье, И в тех стихах, где «розы и чума», Мы как бы слышим вечности дыханье. Горам подобна высота стола, И утешеньем служит за горами, Что ты слезу с волненьем пролила И над моими темными стихами. 1946

145. «Свой дом ты предпочла тому…»

Свой дом ты предпочла тому, Кто новый мир открыл, Ты выбрала себе тюрьму В краю приморских вилл. Но в этом доме (моря гладь И очень много роз) Чего-то будет не хватать, Каких-то бурь и слез. О, льется времени вода, А нам забвенья нет! Ты не забудешь никогда О том, что был поэт! О, как шумел над головой Печальный ветер скал, Когда он говорил с тобой И руки целовал! Порой, в невероятных снах, Где все наоборот, Услышишь ты, как в облаках, Прекрасный голос тот. Проснешься ты как бы от гроз, И будет в тишине Подушка, мокрая от слез, Что пролиты во сне. 1939

146. «Как две планеты…»

Как две планеты — Два огромных мира: Душа с душою Встретились, коснулись, Как путники среди пустынь Памира, И вновь расстались, разошлись, Проснулись. Но мы успели рассмотреть в волненье Все кратеры, все горы и долины, Песок тех рек и странные растенья На берегах из розоватой глины. И, может быть… Как в тихом лунном храме И в климате, насыщенном пареньем, Заплаканными женскими глазами И на меня смотрели там с волненьем? И удивлялись, может быть, причине Такой зимы, тому, что — снег, что хвоя, Что мы в мехах, фуфайках и в овчине, Что небо над землею голубое. 1939

147. НАЕЗДНИЦА

Ты птицею в тенетах трепетала, Всего боялась — улиц, замков, скал. Пред зеркалом прическу поправляла, Как собираясь на придворный бал. Ждала тебя, как в книге с позолотой, Как в сказке, — хижина и звук рогов, Волненья упоительной охоты И шум метафорических дубов. Как ножницами вырезаны листья Деревьев, что торжественно шумят, Как римские таблички для писанья Покрыты воском, как латынь звенят… Наездницей летела ты в дубравы, Шумели бурно книжные дубы, И, может быть, сиянье милой славы Уже касалось и твоей судьбы. 1940

148. «Все гибнет в холоде зиянья…»

Все гибнет в холоде зиянья: Корабль в морях, цветок в руке, Все эти каменные зданья, Построенные на песке. Все хижины и небоскребы, Нью-Йорк и дом, где жил поэт. Подвалов черные утробы Останутся как страшный след. Но, может быть, в литературе Хоть несколько моих листков Случайно уцелеют в буре, В которой слышен шум дубов. И женщины прочтут с волненьем Стихи о том, как мы с тобой С ума сходили в упоенье — В бреду, в постели голубой. 1941

149. «Ты жила…»

Ты жила, Ты любила, Ты мирно дышала, Но над этим физическим счастьем Гроза, Как мильоны орлов, Возникала, И катилась В пространствах вселенной Слеза. В той стране Возвышались прекрасные горы, — Там, куда я тебя Сквозь бессонницу звал. Мне казалось, Что это органные хоры, А тебе снились платья И кукольный бал. В той стране На ветру раздувались рубашки, Клокотали вулканы И билась душа. Ты спокойно поставила Чайные чашки И пшеничный нарезала хлеб не спеша. Я тебе говорил: — О, взгляни на высоты! О, подумай, Какая нас буря несет! Ты ответила, Полная женской заботы: — Ты простудишься там, Средь холодных высот! Было ясно: В каком-то божественном плане Разделяют нас горы, пространства, миры. И в объятьях твоих я один, Как в тумане — Альпинист У подножья прекрасной горы. 1941

150. «Хорошо, когда о пище…»

Хорошо, когда о пище Забывает человек, Бредит в ледяном жилище Африкой, а в мире — снег. Хорошо витать в прекрасном, Вдохновляясь, как герой, Чем-нибудь огромным, страшным — Бурей, музыкой, горой. Скучно, если все — в теплице. Если в жизни наперед Нумерованы страницы И рассчитан каждый год. Только тем, что непохожи На других, на всех людей, Жребий дан из царской ложи Созерцать игру страстей, С высоты на мирозданье Потрясенное взирать И в театре, где страданье, Больше всех самим страдать. 1941

151. МЭРИ

Л.Е. Гюльцгоф

Ты в мире, как в море, Где черные хмары. Ты — Мэри, ты — в хоре, Где голос Тамары. Ты — ласточка в буре, Где парус весь в дырах И гибель лазури. Ты — кровь на мундирах. Но в мире, омытом Твоими слезами И бурей разбитом, Восходит над нами — Над домом невежды, Над замком поэта — Светило надежды Под щебет рассвета. И в море страданья, — Мы знаем, — как реки Два чистых дыханья Сольются навеки. 1944

152. КРАСАВИЦА

Твоя душа — прекрасный Пустой огромный зал, Где мрамор беспристрастный И холодок зеркал. Таких размеров рамы Задуманы судьбой Для музыки, для драмы, Для бури голубой. В таких холодных зданьях Витает тишина. И в окнах, как в зияньях, Плывет всю ночь луна. Но вспыхнет люстр хрустальных Сияний миллион, И в грохотах рояльных Мир будет потрясен. Так и твое дыханье: Полюбишь ты потом, И музыкой страданья Наполнится твой дом. 1941