Собрание стихотворений

Ладинский Антонин Петрович

184. СОСНЫ

Внимая соснам — пенью смоляному — Мы валим стройные, как бурелом. Ужо вы запоете по-иному В туманном путешествии морском. Полюбите вы новые стихии: Со всею страстностью земных детей — Моря и звезды, плаванья большие И братские приветы кораблей. Мы зимних ласточек пошлем вдогонку Опасный и суровый перелет, — Мы скажем любопытному ребенку: «Смотри, кораблик маленький плывет! И видя, как он борется в пучине, Летит в провалы и взлетает вдруг, Подумаем, как о любимом сыне, Что это сердце — дело наших рук. В компании — за пуншем — дровосеки О вечности, о море говорят. Смежают звезды голубые веки, И мачты корабельные скрипят. Фонтенебло. 1926

185. ДОРОГА

Мы помним жаркие теплушки, Березовый пшеничный

край, Растрепанные деревушки, Вороний разоренный грай. Как медленно тянулось время На циферблатах часовых, Россия, поднимая бремя, Все медлила на узловых. А ты нас дома поджидала — Когда мы хлеба привезем, И книжку умную читала За письменным моим столом. Но человек в домах кирпичных Не только книжным словом сыт, И сладко на зубах столичных Крестьянский каравай хрустит. Мы ехали в людской обиде, В большой тревоге, в тесноте, И, на мешках пудовых сидя, Мы думали о красоте: То Рим представится нам ярко, То палисандровый рояль… Дымила горькая цигарка, Дымилась встрепанная даль. Ну вот и станция. И точно — Мелькнула зелень фонарей, И снова мы засели прочно, Доехать бы уже скорей! И, отцепив себя от груза, Наш паровозик — ну и ну — Покинул поезд, как обузу, Как нелюбимую жену, (Из Сормова еще осанка) Бежит на водопой, трубя, И там глухому полустанку Рассказывает про себя. Послушать, — разведешь руками: Америка! — летун какой — Как будто не ползли часами Версту крутую за верстой. Но станционные домишки Внимают в трепете ему, Деревья — много лет без стрижки — Качают головой в дыму. Мы помним эти ожиданья, Когда пропущен всякий срок, И подступают уж рыданья, Но стрелочник трубит в рожок. Он длинный поезд отправляет, Рассейский несуразный воз, И за крушенье отвечает, Когда летит тот под откос.

186. ОДИНОЧЕСТВО

В небесно-голубом плаще, Гонимый бурями и роком, Схожу в житейский круг вещей, И дверь поет скрипучим блоком. Любезно машет пес хвостом — Он полуночника встречает, Ложится под моим столом И медленно — как друг — вздыхает. Еще блаженно дух знобит: Ночные разговоры с Музой, Но предо мной уж грог стоит, Лекарство от осенней стужи. А в кабачке табачный дым, Сидят матросы и красотки. Быть может, завтра гибнуть им На рыбной ловле в утлой лодке. И с горней крепости моей — Все башни — высота какая! — На смертных и простых людей Смотрю, ворот не растворяя. Хоть милым розам грош цена И воет в трубах ветр ненастный — От музыки и от вина Земля мне кажется прекрасной. Конечно, я вернусь домой, Но не сейчас, а на рассвете — Мы побеседуем с Тобой, Гремя по облакам в карете. Ты слышишь — плещет водосток, Стучит холодный дождь в окошко, А здесь веселый огонек, Позволь мне посидеть немножко.

187. КОРАБЕЛЬНОЕ

Подобны верфи черновым тетрадям: Все путаясь в названьях строф и скреп, Лирический корабль усердно ладим — Разлады лирные и горы щеп. Уже предчувствуя размеры моря И трудности суровой красоты, Мы поплывем, научимся, поспорим — Стихия нежная, вскипаешь ты. Научимся! — И слаще нет учебы — По звездам плыть, по компасной игле, Когда лишь мачты из лесной трущобы Напоминают скрипом о земле. Когда-нибудь, летя — на всем размахе, — Быть может, потеряв крушеньям счет И вытирая рукавом рубахи Со лба почтенный адмиральский пот, Мы в корабельном голубом журнале Запишем о прекрасном и большом И вспомним, как мы службу начинали Веселым юнгой и простым стихом.

188. КЛЮКВА

Величьем лунная столица бредит — Под музыку побед не спится ей. Приходят в город белые медведи, Пугают на окраинах детей. Среди Преображенских офицеров И кутаясь в голубоватый мех, Принцессы русские любви не верят, И горек северный девичий смех. А вот и тройки жаркие на святках, В избушках теплых мужики кричат: «Да здравствует Россия!» — и вприсядку Полы под сапожищами трещат. Меж тем под розовыми куполами Попы заводят колокольный звон — Глядишь, душа славянская мечтами Вся изошла над копотью икон. Развесистые клюквы! — На ночлеге Под ними казаки храпят в снегу И вдруг уходят с песнями в набеги, В разбойника стреляют на скаку. Татары их в степи подстерегают. И, не дождавшись милых до зари, Тургеневские девушки рыдают И удаляются в монастыри. По городам купчихи с кренделями Китайский чай из самовара пьют, Купцы с огромнейшими бородами В ларьках икру и водку продают. Вдали сибирские дымятся срубы И золотые россыпи лежат, Голубоглазые гиганты, шубы, Гром царских пушек и мильон солдат.

189. СВОБОДА

Ты к нам пришла снегурочкой, весталкой И в декабре — румянцем на щеках, Летела ночь в мужской беседе жаркой, Глаза дымились в золотых очках. Хотелось улиц, воздуху и вьюги, Шумела кровь и билась через край, С улыбкой белокурые подруги По чашкам разливали крепкий чай. Заря всходила ясною погодой, Бессонницей измученная мать, Пора! — запахло северной свободой, Как сладко снег из пригоршни глотать! — Друзья! — настало время: пылкой розой В сугробах русских расцветает сад!.. А за дворцом туманились морозом Шеренги тусклых кирасирских лат. Когда ж картечь запела на Сенатской — Не колыбельная, а волчий вой — Мы заплатили верностью солдатской, Горячей непокорной головой. Уж кандалы сибирские звенели, Ты таяла — пунцовый ручеек, Но полюбить мы бережно успели Декабрьский день, румянец нежных щек… Париж. 1925

190. БРАТ

Ты поднял, брат, на мачте корабельной Прекрасный лоскут бедствий и страстей, На всех парах спешил к душе смертельной В пучине бурных и туманных дней. Ты полюбил высокое волненье, — Торжественный высокомерный мир, И вот он бьется в щепы на каменьях, И небо хлещет из пробойных дыр. А я люблю земные проволоки, Мужскую ясность, простоту, загар, Дубы, и воздух голубой, глубокий И разума спокойный ровный жар: Когда взлетает ласточкой Психея И кружится у бедной голова, Не он ли, подхватив ее, лелеет Отогревает нежные слова; И, бережно на землю опуская, Средь умных и внимательных забот Суровою рукою мимо рая В блаженные поля ее ведет… Но даже и в глухом соревнованьи Мы все же братья нежные с тобой, Сливаем в радостном чередованьи Земной песок с небесной высотой. Париж. 1926

191. СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ

Мы белокурые матросы С большого корабля «Пегас», — Все ветер стихотворный носит В житейских океанах нас — В Архангельске мы удивлялись: Какие рыбины, меха! И в русских девушек влюблялись, Как в Музу русского стиха. В Александрии выгружали Прекрасный беломорский лес, По улочкам кривым блуждали, Шли кофе выпить под навес. В ночной таверне с Доном-Хозе Мы схватывались на ножах — Кармен во рту держала розу, Как роза в черных кружевах. У камельков смотреть любили На фреккен голубых с чулком, Морские трубочки курили, Раскуривая угольком. А в навигациях прилежных С высоких корабельных стен Мы слышим чаек неутешных И пенье лирное сирен. И, поворачиваясь к ветру Лироподобною кормой, Течению — морскому метру — Мы отдаемся с головой. В соленой и морской стихии Нам вверен благородный груз: Надежды россиян, стихи и Рыдания беглянок муз.

192. ПЕТУХ

Петух зарю приветствует на рынке — В глухую ночь из сонных деревень, Из милого курятника в корзинке Его доставили в базарный день. А он еще и не подозревает О неприятной участи своей, Торжественно о солнце распевает Среди торговых деловых людей. Ты скоро кончишь песню роковую: Вот покупатель на базар спешит, Домой несет покупку дорогую. Вода в кастрюле булькает, кипит. Еще душа прославить мир хотела, Но хлещет кровь горячая ручьем — Петушье горло режут неумело Не очень острым кухонным ножом. Три листика судьба бросает скупо Из лавров бакалейного венка, И ты — мочальным мясом в миске супа Непривередливого бедняка. Романтик! Сельских зорь глашатай древний Не ты ли поднимал к работе дом, Был песенником на деревне И на заборе гордо бил крылом! Париж. 1926

193. «Европой бредили медвежьи станы…»

Европой бредили медвежьи станы Московских герцогов из деревень: Гремели неуклюжие рыдваны, Боярскую покачивая лень. Потом дымили предки бивуаком На сенских лиловатых берегах, А возвратись к наливкам и к собакам, Ворчали вольтерьянцами в снегах. В накуренных мансардах нигилисты Шумели о свободе до зари, Бывало, целый день у букинистов Перерывали книжные лари. И вот мы стали гордыми! — Еще бы — В таком расцвете северная высь, И ласточки из голубой трущобы Балетным газом юбочек взвились. Ах, нежное косматое дыханье, Как музыка, по всей земле летит, Европа принимает подаянье И связанною пленницей лежит. К своей сестре склоняемся поближе, — Золотокудрой к римской голове — Как Ярославна, плачем мы в Париже, Как Жанна д’Арк, мы молимся в Москве.