Сочинения в 2 т. Том 1

Северов Петр Федорович

Пока он, наивно и доверчиво глядя в глаза артисту, округлял витиеватые фразы, я успел обшарить свои карманы и обнаружить командировочное удостоверение местной городской газеты; правда, оно было просрочено и не объясняло нашего визита на «Смолянку», но все же называло профессию.

— Отлично! — воскликнул артист, взглянув на редакционный штамп и тут же возвращая мне удостоверение. — Надеюсь, вы не посчитали меня нахалом? Прошу учесть, что темой моего выступления была бдительность. Вы, конечно, знаете,

что черт не дремлет. Поэтому я внушаю каждому, кто имеет терпение меня слушать: подойди, в случае сомнения, к прохожему и прямо спроси — кто ты?

— Именно этот вопрос я и хотел вам задать, — почти ласково заметил Бабель, с интересом всматриваясь в лицо артиста, утомленное, но смешливое, освещенное живым и веселым блеском глаз.

— Ну, в таком случае быть беседе, — решительно заявил артист, стал между нами, обнял нас за плечи и увлек к ближайшей полуоткрытой двери, попутно сообщая: — Здесь моя артистическая уборная, и здесь же, по совместительству, кабинет главинжа. Странное совместительство? Ничего, уживаемся. Позвольте, я вам представлю этого ветерана.

В небольшой комнатушке, за столом с двумя телефонами, сидели двое: лысый, дородный старикан, с жестким, повелительным выражением лица, и наискосок от него, опираясь локтем на угол стола, — молодая, смуглолицая, очень красивая женщина. Они резко обернулись к нам, и, привставая, старикан спросил:

— Из треста?..

— Нет, батенька, тут дело посерьезней, — громко и почему-то грозно произнес артист, с грохотом придвигая нам скамейку. — Это, уважаемый главинж, братья литераторы, граждане простые и скромные, но занозистые. Они сообщили мне, что их вдруг потянуло к людям.

Почему-то я был уверен, что старикана-инженера такая рекомендация не обрадует и он поторопится избавиться от нас. Но я ошибся: жестом широким и приветливым он подал нам, улыбаясь, руку и тут же представил свою собеседницу:

— Наш главный начальник по электричеству, товарищ Катя Коренева. Шахтеры зовут ее «свет-Катя».

Женщина слегка кивнула нам и взглянула в тусклые очки Бабеля широко открытыми, ясными, чуточку насмешливыми глазами.

— Уважаю литераторов. Разделяю их бессонницу. Трудная у вас работа, я это понимаю.

— А я сказал бы — острая работа, — заметил Бабель, неловко переступая с ноги на ногу, смущаясь и любуясь черноглазой свет-Катей. — Вы работаете в шахте? Значит, ежедневно под землей? Вот и судите сами, разве мы смогли бы встретить вас, если бы не наша профессия? Она дарит интересные встречи — и это в ней самое ценное.

Свет-Катя еле приметно сдвинула брови.

— Это, разрешите спросить… комплимент?

Артист шумно вздохнул и с треском опустился на скамейку.

— Что касается меня — обожаю комплименты!

— Именно вас и касается, — тем же ровным тоном продолжал Бабель, уловив,

конечно, как словно бы легкая тень промелькнула по лицу женщины. — Вы сумели соединить в себе столько дарований: куплетист, танцор, баянист, гиревик…

Артист поклонился и, опустив глаза, добавил:

— Театральный художник и плакатист, резчик по дереву, часовой мастер, мотоциклист и забойщик.

Бабель изумленно вскинул брови; единственная морщина, пересекавшая его лоб, обозначилась резким, глубоким изгибом.

— И… забойщик?

— Ровно четыре года назад, а товарищ Катя и главинж Николай Савельевич могут подтвердить, в завале хрустнули мои ребра. Считалось — финиш, то есть отходная. Однако Мишенька Михеев любит жизнь и потому, простившись с обушком, стал осваивать другие профессии. Теперь и вы удивляетесь мне, а между тем в прошлом уже были подобные примеры. Может, слышали про одного живописца, который был еще и скульптором, и музыкантом, и поэтом, и архитектором, и замечательным изобретателем, и ученым. Жаль, но познакомить не смогу, он жил четыреста лет назад.

— Леонардо да Винчи, — заключил Бабель.

— Наш универсал Михеев непрерывно занимается самообразованием, — одобрительно пояснил инженер. — Так и стреляет громкими именами… Правда, он не Леонардо да Винчи, но…

Инженер несколько замялся, подыскивая слово, а Михеев одобрительно подмигнул ему.

— Ничего, я не обижаюсь. Продолжайте…

— Но его у нас на шахте любят, — сказала свет-Катя.

— И это, я уверен, самое главное! — воскликнул Бабель. — Потому что нет награды выше любви, с чем вы, конечно, согласитесь, уважаемый гиревик и художник?

Видимо, по звонку инженера (кнопку звонка я позже заметил на столе) в комнате, широко распахнув дверь, появилась пожилая, румяная и веселая тетушка с огромным железным подносом в руках, и сразу же запахло чаем и теплым хлебом.

— Вы — ангел, тетя Маша! — воскликнул артист, принимая из ее рук поднос и с наслаждением вдыхая аромат свежего чая. — Для полного впечатления вам недостает парочки крыльев и, между нами, бутылочки коньяка… — Тут он едва не уронил поднос. — Ба! Что я вижу? И это мое желание предугадано? Клянусь, четыре звезды! Нет, я не ошибся: вы, тетя Маша, исчадие рая!..

— Не хвали в очи, не брани за глаза, — скромно молвила тетя Маша. — Вам, Катенька, я портвейного налила на сон грядущий. Вы-то две смены в шахте пробыли, а смотрите молодцом. Я и сама на здоровье не жалуюсь, но после двух смен в шахте, ей-богу, с ног свалилась бы. Эх, верно, значит, говорится, что молодость летает пташкой, а старость ползет черепашкой!

— С этой минуты, тетя Маша, — торжественно заявил артист, — я вас записываю в драмкружок. Художественные импровизации на заданные темы, идет?..