Сочинения в двух томах. том 1
Шрифт:
Она снова опустила свою голову на подушку китайского шелка, снова взяла трубку в левую руку и иголку в правую. И не дожидаясь того, чтобы мужчины приняли приглашение, продолжала:
— А теперь мне захотелось послушать красивые стихи. Сент-Эльм, достаньте со столика книгу Ренье. Да, «Город». И начните с моей любимой «Желтой луны», «что медленно встает меж темных тополей…» Слушайте внимательно, Селия! Эти стихи — ваш первый урок.
Глава тринадцатая
В КОТОРОЙ ИГРАЮТ ПРЕЛЮДИЮ БАХА
И прошло еще два четверга, и наступил вечер четвертого. Мандариншу он застал перед
У подножья скалы круглые и гладкие волны разбивались одна за другой с одинаковыми грустными стонами и вздохами. Мандаринша, опершись обеими руками о барьер террасы и наклонившись над ночным морем, заканчивала шепотом стихотворение:
Эпические дни им обещая вскоре, Фосфоресцируя, тропическое море Баюкало их сон в мираже золотом; Иль с каравелл они, склонясь на меч железный, Смотрели, как встают, на небе им чужом, Созвездья новые из океанской бездны 26 .26
Из сонета Хозе-Мари Эредиа… Перевод И. С. Гумилева.
— Браво! — воскликнул чей-то голос.
На террасе было совсем темно. Обернувшись, Мандаринша не могла различить говорившего. Сама она на фоне молочного неба казалась темным призраком. Морской ветер раздувал венецианскую шаль с длинной бахромой, в которую она была закутана.
Голос продолжал:
— Вам не холодно?
На этот раз Мандаринша узнала Лоеака де Виллена.
— Нет, мне не холодно, — сказала она. — Где же вы?
Он сделал два шага вперед; внезапно он обхватил молодую женщину и поцеловал ее в висок.
— Что такое? — спросила она, захваченная врасплох. — Вы убеждены в том, что не ошиблись?
Она смеялась и не отбивалась. Он медлил оторвать свои губы от душистых волос:
— Я выражаю свое восхищение, как умею, — сказал он. — Вы пропели ваш сонет, как настоящая фея!
Он не отпускал ее. Она наконец обернулась к нему и быстро коснулась устами его настойчивых губ. Потом она заметила, освобождаясь из его объятий:
— Хватит восхищения за один сонет. Не растреплите меня… Войдем в дом.
Он крепко прижал к себе ее опершийся на его руку локоть…
Да, это был четвертый четверг Селии. Мандаринша оказалась хорошим пророком: новый «день» привился и его хорошо посещали. Л’Эстисак, Рабеф и Сент-Эльм не пропустили ни разу. Лоеака де Виллена привели сюда, и он тоже стал ходить. Было заявлено о новых посетителях. Рабеф обещал в ближайшем будущем привести троих совсем исключительных гостей, гостей, которые никогда нигде не бывали и которых не видала у себя ни одна хозяйка, — тех самых, кого Доре указала Селии у Маргассу 24 декабря, тех трех офицеров, про которых так много болтали, рассказывали столько необычайного и таинственного: Китайца, Мадагаскарца и Суданца!..
Что касается Доре, то она посещала четверги на вилле Шишурль так же, как и Мандаринша: с их основания.
Собирались часов в десять. Начинали с того, что гуляли по саду, куря папиросы, по двое, как полагается, незаконными четами. Потом
— Черт возьми! — сказал в этот день Л’Эстисак. — У вас хороший вкус, детка!..
Селия страшно покраснела и скромно возразила:
— Наша милая Мандаринша откопала этот хрусталь у торговца китайщиной.
Мандаринша, однако, разъяснила все:
— Я откопала его, совершенно верно. Но кто как не вы сказали, что вам хочется угощать нас вином Лоеака не из таких бокалов, какие имеются у всех.
Когда чай бывал выпит, пирожные съедены, а венецианские бокалы пусты, кто-нибудь садился за рояль, в то время как Мандаринша, быстро поддававшаяся известному «недомоганию» курильщиков, слишком долго лишенных снадобья, уже раскладывала за ширмой свою циновку и распаковывала походную курильню, умещавшуюся в одной только коробке. Сент-Эльм не без пышности называл эту черную лакированную коробку саркофагом. Потом серые клубы дыма начинали виться над створками ширмы; и в те мгновения, когда музыка прекращалась, курильщица немного хриплым голосом бормотала стихи, которые она читала на редкость правильно. Лоеак в это время обычно ложился на циновку близ Мандаринши и смотрел, как ее, похожие на изогнутый лук, губы шевелились, гармонично произнося гармоничные слова.
Так протекали часы.
…Когда Мандаринша и Лоеак вошли в гостиную, туда только что был внесен поднос с чаем. Селия, девица искушенная в этом деле, старалась угодить своим гостям.
Лоеак похвалил ее:
— Просто невероятно, дорогой друг! Можно подумать, что вся ваша юность прошла в том, что вы подносили полные чашки, сахар, вино и пряники почтенным старичкам, посещавшим вашу матушку.
Он шутил по своему обычаю: ни одна черточка его лица не улыбалась. Тем не менее уже то, что он шутил, значило очень и очень много. Л’Эстисак бросил на него через стол изумленный взгляд. Селия же, казалось, не поняла; она вовсе не смеялась, а слегка покраснела и отвернулась.
Рабеф, наблюдавший за ней, подошел к ней:
— Прошу вас, детка, второе издание, пожалуйста!
Она поспешила вернуться к чайнику и сахарнице, а врач последовал за ней, протягивая свою пустую чашку.
— Как вам жарко! — сказал он вполголоса.
Его взгляд не отрывался от ее пылавших щек.
— О! — сказала она. Это удивительно… Не знаю, что со мной только что произошло.
Он прошептал так тихо, что она не услышала:
— А я, быть может, знаю.
Потом он прибавил, погромче:
— Ваши царапины почти незаметны.
Она снова покраснела. На ее матовой коже малейшие впечатления отражались алым цветом.
— Нет! Они еще заметны, к сожалению!
— Почему «к сожалению»? Они вовсе не так некрасивы, эти… едва заметные царапины. Пять или шесть слабеньких полосок, напоминающих черточки, проведенные белой пастелью.
Она покачала головой:
— Но они так смешны… Когда я подумаю, что я дралась, как торговка. Я, Селия, которая так хорошо разливает чай?!
И на этот раз она рассмеялась.