Сочинения в двух томах. Том 2

Юм Дэвид

4. Мне кажется, что оба указанных вида отношений имеют место при возникновении гордости или униженности и являются реальными действующими причинами указанных аффектов.

Что касается первого отношения, а именно отношения идей, то в этом не может быть сомнения. Все то, чем мы гордимся, должно некоторым образом принадлежать нам. Мы всегда имеем в виду наше знание, наш ум, нашу красоту, наше имущество, нашу семью, когда расцениваем

самих себя. Я, которое является объектом аффекта, должно быть, кроме того, связано с тем качеством или обстоятельством, которое вызывает аффект. Между ними должна быть связь, должен иметь место легкий переход воображения, или же легко доступное пониманию передвижение от одного к другому. Там, где этой связи не хватает, объект не может вызывать гордости или униженности; и, чем больше вы ослабляете такую связь, тем больше вы ослабляете аффект.

5. Единственным объектом исследования является вопрос о том, имеет ли место нечто подобное отношению впечатлений, или чувствований, когда ощущается гордость или униженность; возбуждает ли предварительно то обстоятельство, которое вызывает аффект, чувствование, сходное с аффектом; и имеет ли место быстрый переход одного в другое.

Чувство, или переживание (feeling or sentiment), гордости приятно, а униженности—болезненно. Приятные ощущения связаны, следовательно, с первым, болезненные—с последним. И если мы обнаружим в результате исследования, что каждый объект, который вызывает гордость, вызывает также особое (separate) удовольствие, а каждый объект, который возбуждает униженность, возбуждает аналогичным образом особое неудовольствие, то мы должны будем допустить, что данная теория полностью доказана и установлена. Двойное отношение идей и переживаний будет признано неоспоримым.

6. Начнем с личных достоинств и недостатков—наиболее очевидных причин указанных аффектов. Было бы совершенно излишне для нашей настоящей цели исследовать основания моральных различений. Достаточно заметить, что вышеупомянутая теория относительно происхождения аффектов может быть основана на любой гипотезе. Наиболее вероятная система, выдвинутая для объяснения различия между пороком и добродетелью, состоит в том, что в силу первичной организации нашей природы или чувства (sense) общественного или частного интереса некоторые качества при непосредственном их созерцании возбуждают в нас неудовольствие, а другие точно таким же образом причиняют нам удовольствие.

Эти неудовольствие или удовольствие, вызываемые в наблюдателе, составляют существо порока и добродетели. Одобрять какое-нибудь качество—значит чувствовать непосредственное наслаждение при его появлении. Не одобрять его — значит ощущать по его поводу некоторое неудовольствие. Итак, неудовольствие и удовольствие, будучи в известной мере первичными причинами порицания или похвалы, должны также быть причинами всех их действий и, следовательно, причинами гордости и униженности, которые являются неизбежными спутниками этой пары (that distinction).

Но предположим, что эту теорию морали принимать не следует; тем не менее очевидно, что неудовольствие и удовольствие если и не являются причинами моральных различений, то по крайней мере неотделимы от них. Уже одно созерцание великодушного и благоразумного характера доставляет нам удовольствие, он очаровывает и радует нас даже тогда, когда предстает в какой-нибудь поэме или сказке. С другой стороны, жестокость и вероломство по самой своей природе не нравятся нам, и мы никак не можем примириться с этими качествами независимо от того, проявляются ли они в нас самих или же в других. Следовательно, добродетель всегда вызывает удовольствие, отличное от гордости или удовлетворенности собой, которые ее сопровождают, а порок — неудовлетворенность, отличную от униженности или раскаяния.

Но высокое или низкое мнение о самих себе определяется не только теми душевными качествами, которые, согласно общепризнанным этическим системам, признаются составными частями нравственного долга,—их вызывают и всякие другие качества, имеющие отношение

к удовольствию и неудовольствию. Ничто так не льстит нашему тщеславию, как способность нравиться благодаря своему остроумию, веселому нраву или другим преимуществам, и ничто не смущает нас так сильно, как неудачные попытки, предпринимаемые в указанном направлении. Никто еще никогда не был в состоянии определить, что такое остроумие, и доказать, почему одному сочетанию мыслей должно быть дано это название, а другому должно быть в нем отказано. Дело решает вкус, и у нас нет другого мерила для суждений по этому поводу. Но что такое указанный вкус, который, так сказать, дает начало истинному и ложному остроумию и без которого ни одна мысль не может претендовать ни на одно из данных наименований? Очевидно, не что иное, как ощущение удовольствия от истинного и ощущение неудовольствия от ложного остроумия, причем мы не в состоянии объяснить причины указанного удовольствия или неудовольствия. Таким образом, способность вызывать эти противоположные ощущения составляет саму сущность истинного и ложного остроумия, а следовательно, она и является причиной вызываемого ими тщеславия или униженности.

7. Всякого рода красота доставляет нам особое наслаждение и удовольствие, тогда как безобразие возбуждает в нас неприятное чувство, какому бы предмету оно ни принадлежало и в чем бы мы его ни усматривали — в одушевленном или неодушевленном объекте. Если красота или безобразие являются свойством нашего собственного лица, фигуры или личности, это удовольствие или неудовольствие превращается в гордость или униженность, так как в данном случае имеются налицо все условия, необходимые для того, чтобы произвести полный переход в соответствии с настоящей теорией.

Нам представляется, что сама сущность красоты состоит в ее способности производить удовольствие. Все ее действия, следовательно, должны проистекать из этого обстоятельства. И если красота, как правило, является предметом тщеславия, то это только потому, что она есть причина удовольствия.

Относительно всех других телесных преимуществ мы можем вообще заметить, что все полезное, прекрасное или выдающееся в нас самих является предметом нашей гордости, а все противоположное—предметом униженности. Эти качества сходны в том, что они производят особое удовольствие, и не сходны более ни в чем.

Мы гордимся удивительными приключениями, которые мы пережили, своим удачным спасением, а также опасностями, которым мы подвергались, равно как и вызывающими удивление проявлениями энергии и активности с нашей стороны. В этом-то и заключается источник столь распространенной лжи, когда люди без всякой пользы для себя и исключительно из-за тщеславия нагромождают целую кучу необычайных происшествий, которые или являются созданиями фантазии, или, будучи истинными, не имеют никакого отношения к ним. Их богатое воображение подсказывает им массу разнообразных приключений, если же подобный талант у них отсутствует, они присваивают себе чужие приключения ради того только, чтобы удовлетворить свое тщеславие, так как между указанным аффектом и чувством удовольствия всегда существует тесная связь.

8. Но хотя естественными и наиболее непосредственными причинами гордости и униженности являются качества нашего духа и тела, т. е. наше л, мы узнаем из опыта, что существует много других объектов, порождающих указанные аффекты. Мы испытываем тщеславие не только по поводу наших личных достоинств и талантов, но и по поводу принадлежащих нам домов, садов, экипажей. Это бывает, когда внешние объекты приобретают особое отношение к нам, когда они ассоциированы, или связаны, с нами. Красивая рыба в океане, хорошо сложенное животное в лесу—вообще все, что не принадлежит нам и не имеет к нам отношения, не оказывает никакого влияния на наше тщеславие, какими бы необычными качествами оно ни обладало и какую бы степень нашего удивления и восхищения естественно в нас ни вызывало. Оно должно быть каким-то образом ассоциировано с нами, чтобы затронуть нашу гордость. Его идея должна некоторым образом зависеть от идеи нашего я, и переход от одной к другой должен быть легким и естественным.