Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
— Нет, потому что мне хочется быть поближе к Сасебо, пока не кончится война.
— Но в Нагасаки у вас, кажется, нет друзей, никого, кто мог бы вас хоть сколько-нибудь спасти от одиночества?
— Никого. Мы видимся только с вами и с Гербертом Ферганом. А он вместе с моим мужем…
Фельз ответил прежде, чем возразил.
— Но я не уеду. И все же я не позволю себе, несмотря на мои седые волосы, докучать вам своими визитами, когда вашего мужа не будет здесь. Если я не ошибаюсь, обычаи, безусловно, не допускают этого…
— Нет, это не воспрещено, безусловно. Но вполне понятно, что японка в таком положении обязана отчасти к монастырской жизни… Во время войны с Китаем одна из принцесс крови… за то, что слишком часто показывалась в свете с женой одного иностранного посланника, была по приказу императора лишена звания.
— Лишена звания?
— Да.
— Но нынче нравы менее строги?
— Несколько менее.
Наступило молчание. Фельз продолжал работать, быть может, несколько рассеянный. Маркиза Иорисака, сидя неподвижно, позировала.
Но через несколько минут она подняла руки и ударила в ладони. Тотчас за дверями раздалось ответное «Хэй!» японских служанок.
— Вы выпьете чаю, не правда ли, дорогой мэтр? — И сказала еще с улыбкой:
«О ча ва мотэ ките кудасай!»
Говоря по-японски, она изменила голос на легкое сопрано.
— Я выпью чаю, — сказал Фельз. — Но должен вам признаться, сударыня, что ваш английский чай, крепкий, горький и с сахаром, нравится мне куда меньше, чем те чашечки ароматной воды, которые я пью во всех деревенских чайных, куда захожу утолить жажду во время прогулок.
— О, что вы говорите?..
Ее брови поднялись от удивления и любопытства.
— Правда, вы любите чай по-японски?
— Очень.
— Но ведь на вашей яхте вы его не пьете! Ваша хозяйка, мистрис Хоклей, должно быть, предпочитает чай своей родины?
— Да. Но у нее свои вкусы, а у меня свои.
Маркиза Иорисака подперла щеку маленьким кулачком:
— Нравится ли ей в Нагасаки?
— Безусловно! Мистрис Хоклей большая туристка, а Киушу представляет так много возможностей для прогулок.
— Значит, вы не собираетесь совершить еще путешествие? Куда отправитесь вы, покинув Японию?
— На Яву, должно быть… Ведь мистрис Хоклей собирается совершить кругосветное плавание…
— Я знаю… Это совершенно необыкновенная женщина: такая смелая, такая решительная… такая удивительно красивая…
Фельз улыбнулся меланхолично:
— Знаете ли вы, что она горит желанием познакомиться с вами?
Он произнес эту фразу с колебанием. Последние слова он пробормотал, как бы сожалея о том, что сказал. Но маркиза Иорисака расслышала:
— О, я сама была бы в восторге. Ведь мой муж и я, мы хотели ее пригласить, но боялись быть докучливыми…
Дверь скользнула в своих пазах, и вошли две служанки, неся английский поднос, вдвое более длинный, чем их руки.
— Пожалуйста, дорогой мэтр, возьмите все-таки чашку черного чая! Раз мистрис Хоклей пожалует сюда, мы должны приучиться к ее любимому напитку.
Маркиза Иорисака с видом совершеннейшей парижанки протянула ему в одной руке сахарницу, в другой сливочник. Конечно, в словах ее не было никакой иронии и никакой задней мысли.
X
Над большим храмом O-Сува маленький парк восходит террасами до вершины холма Ниши.
Совсем маленький парк, но настоящий, густой, глубокий и таинственный. Японцы умеют до невероятия искажать карликовые кедры и миниатюрные грушевые деревья. Но это не мешает им еще больше любить очень большие грушевые деревья и гигантские кедры. Миниатюрные сады — не более, как приятные безделушки, что-то вроде наших зимних садов и оранжерей. Настоящая же радость и гордость империи — высокие сосновые рощи.
В маленьком парке на холме Ниши, среди вековых камфорных деревьев, кленов и криптомерий, с которых свешивались роскошные древовидные глицинии, маркиз Иорисака Садао и его друг, капитан Герберт Ферган, прогуливались, ведя беседу.
Извилистая аллея подымалась среди леса. Порой, на поворотах дороги, между деревьев открывался просвет, и сквозь него внезапно виднелись зеленые долины, голубоватый город с разбросанными предместьями у подножия садов, аллей и лестниц большого храма.
Гуляющие остановились у одного из таких углов.
— Прекрасная погода, — сказал Герберт Ферган, — Этот конец апреля, поистине, блестящ. Быть может, все это изменится в мае.
— Да, — пробормотал Иорисака Садао.
Он удостоил только беглого взгляда превосходный пейзаж. Его живой черный взор, сверкающий горячим и тайным любопытством, не оторвался от спокойного лица англичанина.
— Кстати, — спросил он вдруг, — не получили ли вы с вчерашней почтой известие от вашего друга капитана Перси Скотта?
— Адмирала, — поправил Ферган. — Перси Скотт был произведен в адмиралы шесть недель тому назад, в феврале.
— Хэ! Я думаю, это не мешает ему продолжать его работы? Он продолжает создавать революцию в морском артиллерийском деле Англии?
— О, — возразил Ферган, — действительно ли это — революция?
Он принял вид легкого скептицизма. Но маркиз Иорисака настаивал:
— Если не революция, то во всяком случае капитальная реформа! Конечно, ваше адмиралтейство за последние двенадцать лет сделало большую работу… Я следил за усовершенствованиями вашего боевого материала. В ваших пушках нечего больше усовершенствовать. Я не говорю уже о ваших снарядах!..