Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Раздалась музыка, мрачная и медленная, ритм и гармония которой нисколько не походили на ритм и гармонию Запада. Таинственные звуки сменялись и смешивались, фразы начинались и не заканчивались, мечты, грусть, жалобы… трепетно стонали среди странного и мрачного скрежета, напоминающего шум зимних ветров и крики ночных птиц. И надо всем этим витала безнадежная меланхолия.
Коленопреклоненная в зале своих предков, маркиза Иорисака играла на «кото».
XIII
На следующей неделе Жан-Франсуа Фельз закончил портрет маркизы Иорисака, и та не замедлила пригласить мистрис Хоклей «приехать без всякой церемонии, выпить чашку чая на вилле холма Цапли и полюбоваться прекрасным произведением художника прежде, чем оно будет увезено маркизом Иорисака на броненосец».
Мистрис Хоклей, конечно, не отклонила приглашение. Она решила отправиться на виллу в обществе самого художника и пожелала, чтобы мисс Вэйн, ее чтица, сопровождала их.
— Вы заодно не захватите с собой рысь Ромео? — спросил художник, когда их караван покидал яхту.
— Вы смешны! — сказала мистрис Хоклей.
Было первое мая. Несмотря на тревожные известия, распространяемые каждое утро газетами, японские офицеры, бывшие в отпуску, еще не получали приказа явиться в Сасебо.
Маркиз Иорисака вышел навстречу гостям к воротам сада. Он, как всегда, был одет в свой черный мундир с золотыми галунами. Мистрис Хоклей, на которую это произвело благоприятное впечатление, заметила, что нет никакой разницы между мундиром маркиза и формой великого американского флота. Маркиз Иорисака заявил, что он гордится этим.
Внутри виллы гостиная в стиле Людовика XV имела торжественный вид. Севрские вазы были переполнены цветами, а мольберт, на котором стоял портрет, был элегантно задрапирован шелком «либерти». Маркиза Митсуко, в гипюровом платье, сделала реверанс своей гостье и, чтобы оказать ей честь, говорила по-английски.
— Вы простите меня, дорогой мэтр, если я буду сегодня не верна вашему прекрасному французскому языку. Но я уверена, — улыбнулась она гостье, — что на борту «Изольды» мэтр сам говорит на вашем языке, сударыня.
Очарованная мистрис Хоклей не скупилась на самые прямые комплименты и похвалы. Право же, маркиза Иорисака была очаровательна! И какая грациозная, и какая красивая, и какая воспитанная! Старые народы Европы уделяют своим женщинам или пустоту флирта, или хозяйство. Но у молодых наций другие идеи, другие стремления. Мистрис Хоклей ценила своих компаньонок выше европейских женщин. И радовалась, видя, что японки идут по следам американок.
— Вы знаете французский, английский, быть может, немецкий?
— Всего несколько слов.
— Конечно, японский. Китайский тоже?
На этот раз маркиз Иорисака ответил за маркизу:
— Нет.
— Вы получили совершенно западное образование. Бывали ли вы в Нью-Йорке?
Маркиза Иорисака не бывала там, но жалела об этом изо всех сил.
— Как ваше парижское платье идет к вам!.. А ваша рука — драгоценность…
Фельз, мрачно настроенный, не проронил ни слова. А мисс Вэйн презрительно поддерживала его молчание. Несмотря на радушие хозяев дома, несмотря на сердечную экспансивность мистрис Хоклей, прием принял бы казенный характер, если, как нельзя более кстати, не прибыл капитан Герберт Ферган… Маркиз Иорисака выказывал к нему величайшую дружбу. И Фельзу, чтобы не быть невежливым, пришлось несколько проясниться, потому что англичанин был в ударе.
— Господин Фельз, — обратился к нему капитан, — не припоминаете ли вы одного места из Фукидида, быть может, одного из глубочайших в психологическом отношении в литературе всех времен и народов… В третьем году тридцать седьмой олимпиады, говорится у него, в самый разгар известной чумы, опустошавшей Афины, настоящая мания наслаждений охватила город, полный траура и агонии. И он нисколько не удивляется этому, наоборот, ему это кажется совсем естественным и согласным с человеческим инстинктом. Да, господин Фельз! Фукидид не ошибается. Потому что сегодня я, чувствующий себя в Нагасаки, как афиняне той эпохи чувствовали себя в Афинах, то есть под угрозой внезапной, неожиданной смерти, — я проснулся с желанием деятельно наслаждаться жизнью!
Жан-Франсуа Фельз поднял брови:
— Вы находитесь под угрозой смерти?
— Я буду находиться под угрозой русского снаряда. Я должен вскоре отплыть на броненосце маркиза Иорисака. Я буду присутствовать при предстоящей битве. Прекрасное зрелище, господин Фельз, но довольно опасное. Видели ли вы когда-нибудь бои гладиаторов? Мне предстоит увидеть такой бой. Нет ничего более возбуждающего! Но, конечно, есть и небольшое неудобство: вокруг цирка нет амфитеатра, так что мне приходится самому сойти на арену.
Он рассмеялся. И маркиз Иорисака, добродушный гладиатор, рассмеялся вслед за ним.
Потом Герберт Ферган очень ловко наговорил комплиментов мистрис Хоклей по поводу ее яхты. Американка очень гордилась ей, и ей нравилось, когда говорили, что она владеет лучшим увеселительным судном в мире. Тем не менее, несмотря на цену, которую приобретали эти комплименты в устах капитана, флигель-адъютанта короля английского, мистрис Хоклей слушала их довольно рассеянно, не отвлекая своего внимания от маркизы Иорисака, всецело занявшей ее.
Сидя рядом на софе, американка и японка, имели вид интимных подруг. Мистрис Хоклей завладела руками своей новой знакомой и, говоря с ней конфиденциальным тоном, неутомимо расспрашивала ее по поводу ее детства, молодости, женитьбы, вкусов, развлечений, чтения, религиозных идей и философских мнений. В этом допросе она проявляла все отчаянное любопытство женщин своей расы, которые культивируют с малых лет спорт бесконечных и бесполезных вопросов, бесцельных к тому же, собирают в мозгу тысячи и тысячи сведений — с трудом добытых, с трудом рассортированных, расположенных и размеченных и никогда не усвоенных и не понятых…