Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Шагая очень быстрой походкой, Герберт Ферган не потратил и десяти минут на то, чтобы взобраться на холм Цапли.
Он постучал тремя поспешными ударами в дверь виллы.
— Хэ! — тотчас ответили из-за двери.
Мусмэ открыла дверь и преклонилась перед другом хозяина. Обычный посетитель дома, Ферган погладил служанку по свежей и круглой щечке и прошел дальше.
Гостиная в стиле Людовика XV была залита вечерним солнцем. На обоях «помпадур» краснели косые лучи.
— Good evening, — сказал Ферган.
Маркиза Иорисака, полулежавшая в глубоком кресле, быстро привстала.
— Good evening, — сказала она. — Вы одни? Маркиз покинул вас? — Она говорила по-английски столь же свободно, как и по-французски.
— Маркизу пришлось поспешить к губернатору, не знаю по какому поводу. Он не сможет вернуться раньше, чем через час.
— А!
Она улыбнулась несколько искусственной улыбкой. Он приблизился к ней и просто, привычным движением обнял ее и поцеловал в губы.
— Митсу, дорогая детка!
Она отдавалась ему, скорее покорная, чем влюбленная. Она возвратила ему поцелуй, стараясь вернуть его с той же страстностью.
Ферган поднял ее и, сев, посадил ее к себе на колени:
— Что вы делали за весь сегодняшний день?
— Ничего… Я ждала вас… Я не надеялась увидеть вас одного, сегодня вечером…
Он наклонился над ней и снова поцеловал ее:
— Вы очаровательная крошка… Кого вы видели сегодня?
— Никого… Художника.
— Художника? Я уверен, что он ухаживает за вами.
— Ни капельки!
— Ни капельки? Совсем невероятно! Все французы ухаживают за всеми женщинами.
— Но он слишком стар!
— Он говорит это, но это кокетство.
— Он слишком стар и к тому же влюблен в другую… вы ведь знаете! В эту американку — мистрис Хоклей.
— Знаю. Нет, он не влюблен, он раб. Он ненавидит ее куда больше, чем любит. Но она овладела им… Он француз… Она прекрасна и очень порочна…
— Очень порочна?..
— Да… О, о! Да это вас интересует?
Он почувствовал, как задрожала в его руке маленькая лапка. Но, может быть, это ему только показалось. Нежный голосок говорил совершенно спокойным тоном:
— Это меня не интересует. Но вы знаете ее, эту мистрис Хоклей?
— По слухам, да. Все ее знают по слухам.
— Я хочу сказать: были ли вы ей представлены?
— Нет.
— Тогда вы будете ей представлены.
— Как?
— Она будет здесь. Я обещала пригласить ее.
— Она напросилась к вам?
— Нет, я сама захотела.
— Помилуй Боже! Зачем же?
Она подумала, прежде чем ответить.
— Чтобы доставить удовольствие художнику. А также потому, что маркиз желает, чтобы я принимала много европейских дам.
Он засмеялся и опять поцеловал ее.
— Послушная малютка!..
Он ласкал прекрасные черные волосы, упруго и мягко поддававшиеся под нежным прикосновением пальцев.
— Если бы вы сохранили неудобную прическу мусмэ, я был бы лишен удовольствия прикасаться к вашим волосам. Эта прическа много удобнее…
Она взглянула на него сквозь длинные щелки полузакрытых век.
— Это сделано нарочно.
Он становился смелее. Его рот жадно прижимался к ее послушным устам, и руки его расстегивали корсаж, ища теплую наготу грудей.
— Митсу, Митсу!.. Чудесные, маленькие медовые соты!
Она не сопротивлялась. Но ее неподвижные руки повисли вдоль тела и не обнимали плечи и шею любовника.
— Отпустите меня, оставьте теперь! Герберт, прошу вас! Оставьте меня и сядьте здесь, будьте умником! Да, умником!.. Я вам немножко поиграю на рояли…
Она открыла рояль и стала рыться в нотах:
— Я хочу спеть вам песенку… французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова…
Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:
— Он сказал мне: «Мне снилось сегодня, Будто косы твои опутали шею мою, Как черное ожерелье, обнимали они мою шею И спускались на грудь мне. Я ласкал их, и они нас соединили, И, прильнув устами к устам, Мы были, как два лавровых дерева, Растущих из одного корня…» Он умолк, положил мне руки на плечи И поглядел на меня так нежно, Что, в трепете, я опустила глаза…Он слушал ее внимательно.
— Это очень красиво, — сказал он вежливо.
Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.
— Это очень красиво, — повторил он. — Вы играете прекрасно.
Она молчала, ее руки еще покоились на клавишах. Он счел нужным проявить любопытство:
— Кто это сочинил?
И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:
— Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..
Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.
— Вы превосходная музыкантша!
Она засмеялась, скромно и недоверчиво:
— Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.
Он протестовал:
— Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.
Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.
— Да, другую песню; и на этот раз японскую…
Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:
— У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли — японскую песню…