Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
— Иорисака.
— Да!.. Она действительно маркиза?
— На самом деле.
— Старинного рода?
— Иорисака были некогда даймиосами племени Шошу, на острове Гондо. И думаю, что они не заключали неравных браков.
— Даймиосы… Это сюзеренные владыки? Наподобие европейских.
— Да.
— Сюзеренные владыки! Это, право же, занятно. Во всяком случае, я думаю, что раз вам нравится писать портрет этой японской маркизы, то она совершенная дикарка, как ваш китайский мандарин?
Фельз улыбался.
— Не совсем.
— О,
— Не знаю, но готов держать пари, что есть.
Мисс Вэйн вставила:
— У многих японцев есть телефон.
— Да, — ответила мистрис Хоклей. — Но я удивляюсь, что мэтр согласился писать портрет японки, у которой есть телефон.
Она рассмеялась, потом прибавила серьезно:
— Так правда, что маркиза Иорисака — современное существо?
— Да, довольно современное.
— Она не приняла вас сидя на корточках на циновке, в маленькой комнате без окошек, между четырех бумажных ширм?
— Нет, она приняла меня, сидя в кресле, посреди салона в стиле Людовика XV, между роялью и зеркалом в золоченой раме.
— О!
— Да. Я, кроме того, имею полное основание думать, что маркиза Иорисака шьет у того же портного, что и вы.
— Вы смеетесь?
— Ничуть.
— Маркиза Иорисака не была одета в «кимоно» и в «оби»?
— На ней был очень изящный «tea-gown».
— Я удивлена. А что вам говорила маркиза Иорисака?
— Совершенно то же самое, что вы говорите, принимая иностранца.
— Она говорит по-французски?
— Так же хорошо, как вы.
— Но она, поистине, привлекательная женщина, а, Франсуа?..
— Жан-Франсуа, прошу вас…
— Нет, никогда! Вот опять ваши простонародные вкусы! Просто Франсуа — куда благороднее. Я говорю: Франсуа, дорогой мой, я прошу вас познакомить меня с маркизой Иорисака.
Фельз, улыбавшийся, незаметно вздрогнул.
— О! — сказал он изменившимся голосом, — ужели, Бетси, недостаточно попугайчиков в вашей клетке?
Его голова презрительным кивком указала на мисс Вэйн. Мисс Вэйн не моргнула глазом.
Но мистрис Хоклей расхохоталась:
— Попугайчики! О, это, действительно, забавно. Какая ревность! Ужели вы настолько смешны, что не терпите около меня даже женщин.
Она совершенно прямо глядела на него своими великолепными ясными глазами; и зубы ее сверкали в ее полуоткрытом рту. Ее веселость напоминала аппетит прекрасного хищного зверя.
Его охватил внезапный порыв гнева, и он сделал шаг в ее сторону. Она презрительно склонила голову набок и с вызовом в глазах стала гладить волосы мисс Вэйн.
Он остановился и побледнел. В свою очередь, она медленно приблизилась к нему на шаг. Правая рука ее покоилась на голове девушки. И внезапно она протянула левую неподвижному мужчине.
Он колебался. Но она перестала смеяться. Какая-то жестокость сковала ее черты. Она быстрым движением языка, жестким и чувственным, облизнула губы.
Он еще больше побледнел и, смиренно склонившись, поцеловал протянутую ему руку.
VIII
«Изольда» стояла на якоре носом к югу. В иллюминатор своей каюты, находившейся на левой стороне яхты, Фельз видел весь Нагасаки, от большого храма Бронзового Коня, на холме O-Сува, до дымных фабрик, которые растянулись на окраине города у бухты.
Было утро. Прошел дождь. Серое небо еще цеплялось обрывками туч за вершины холмов. Разноцветная зелень сосен, кедров, камфорных деревьев и кленов казалась более свежей под этим плащом из влажной ваты. Розовый снег на вишневых деревьях светился нежнее. И на горизонте, на фоне низких облаков, кладбища, возвышающиеся над городом, отчетливее рисовались надгробными плитами, омытыми дождевой водой. Только крыши домов, все такие же коричневые и голубые, неясно смешивались, без теней и бликов, вдоль побережья. Недоставало солнца их мутным черепицам.
— У пейзажистов, — подумал Фельз, — в общем, те же радости, что и у нас. Удовольствие писать эту влажную весну подобно удовольствию писать лицо шестнадцатилетней девушки, которая накануне выплакала свое первое любовное горе…
Он отошел от иллюминатора и сел за рисовальный стол. Несколько эскизов лежали на нем. Он перелистал их.
— Ба! — пробормотал он.
Он отбросил эскизы.
— Когда-то у меня был талант. У меня осталось его еще немного, очень немного…
Он окинул взглядом стены, отделанные редкими породами дерева. Каюта была роскошно и умно устроена, так что на небольшом пространстве было собрано все для утонченного комфорта.
— Тюрьма, — сказал Фельз.
Не поднимаясь, он повернул глаза к иллюминатору.
«Вот я в экзотическом и красивом городе, посреди народа, который борется за независимость… Срединной империи… У народа которого он в свое время перенял так много!.. И что он теперь улучшает даже в экзальтации сражений.
Случай дал мне возможность увидеть вблизи аристократию этого народа и наблюдать волнующее зрелище борьбы между его старыми инстинктами и его новым воспитанием. Другой случай дал мне встретить вновь Чеу-Пе-и, философа, показывающего мне волшебный фонарь Азии. И эта тройная удача, которая в былое время опьянила бы меня, сегодня не радует меня вовсе…»
Он склонил голову.
«Ничто не радует меня, потому что глаза мои видят все время, между внешним миром и мной, образ женщины, которым я одержим», — он оперся лбом на руку.
«Образ женщины глупой, педантичной и порочной, но прекрасной, сумевшей с ловкостью то отдавать мне свои уста, то отымать их. Так что я бедный дурак, совсем погиб».
Он встал и развернул «Nagasaki Press», которую только что принес ему лакей. Газета живущих в городе белых иностранцев печатала все важнейшее из нагасакской прессы, опережая ее в сообщениях других стран. И он прочел телеграммы агентства Рейтер: