Сочинения в двух томах. Том первый
Шрифт:
Наиболее тягостными для Франка Брауна были ежедневные совещания с большим мюльгеймским кредитным обществом. Изо дня в день банк влачил свое жалкое существование, постоянно питая надежду получить от наследников тайного советника хотя бы часть торжественно обещанной субсидии. С героическими усилиями директорам, членам правления и ревизионной комиссии удавалось оттягивать день за днем окончательный крах. Его превосходительство при помощи банка удачно провел чрезвычайно рискованные спекуляции — для него банк был поистине золотым дном. Но новые предприятия, возникшие по его настоянию, все потерпели фиаско, — правда, его
деньги не находились в опасности, но зато пропало все состояние княгини Волконской и многих других богатых людей. И вдобавок еще несчастные гроши множества мелких людей и людишек, зорко следивших за счастливой звездой профессора. Временные душеприказчики тайного советника обещали помощь, насколько это будет зависеть от них, но у советника юстиции Гонтрама закон связывал руки не менее, чем у председателя опекунского совета.
Правда, была единственная возможность — ее придумал Манассе. Объявить совершеннолетней фрейлейн тен-Бринкен. Тогда она может свободно располагать своим состоянием и исполнить моральный долг отца. В расчете на это трудились все заинтересованные лица, в надежде на это люди поддерживали банк последними грошами из собственных карманов. Две недели назад они страшными усилиями отбили нападение на кассы, вызванное паникой в городе, — но во второй раз сделать это было уже немыслимо.
Альрауне до сих пор лишь качала головкой. Она спокойно выслушала то, что рассказали представители банка, улыбнулась и ответила только: «Нет».
— Зачем мне быть совершеннолетней? — спросила она. — Мне и так хорошо. Да и зачем отдавать деньги для спасения банка, который меня ничуть не касается?
Председатель опекунского совета разразился длинной тирадой. Дело идет о чести ее покойного отца. Все знают, что он один был виновником затруднений банка, долг любящей дочери — спасти от позора его доброе имя.
Альрауне расхохоталась ему прямо в лицо:
— Его доброе имя! — Она обратилась к адвокату Манассе: — Скажите, каково ваше мнение на этот счет? Манассе промолчал. Съежился в кресле и запыхтел.
— По-видимому, вы вполне согласны со мною, — сказала Альрауне. — Я не дам ни гроша.
Советник коммерции Лютцман, председатель ревизионной комиссии, заявил, что она должна хотя бы подумать о старой княгине Волконской, находившейся столь долгое время в тесной дружбе с домом тен-Бринкенов. И о всех тех, которые потеряют вместе с крахом банка свои последние гроши, заработанные потом и кровью.
— Зачем же они спекулировали? — спокойно спросила она. Зачем вложили свои деньги в этот подозрительный банк? Впрочем, если я захочу подать кому-нибудь милостыню, я всегда найду ей лучшее применение.
Ее логика была ясна и жестока, как острый нож. Она знает отца, сказала она, и тот, кто имел с ним когда-нибудь дело, наверняка был не лучше его.
Но речь идет вовсе не о милостыне, заметил директор банка. Весьма вероятно, что банку с ее помощью удастся вывернуться; нужно только пережить критический момент. Она получит свои деньги обратно — все деньги до единого гроша и даже с процентами.
— Господин судья, — спросила она, — есть ли тут какой-нибудь риск? Да или нет?
Он не мог уклониться от ответа. Риск, правда, есть. Непредвиденные обстоятельства могут быть всегда. Он обязан по долгу службы сказать ей это. Но, как человек, он может только посоветовать пойти навстречу просьбам банка. Она сделает большое, доброе дело, спасет множество жизней. Ведь риск тут действительно минимальный.
Она поднялась и быстро перебила его.
— Значит, риск все-таки есть, господа, — иронически сказала она, — а я не хочу ничем рисковать. Я не хочу спасать ничьей жизни. И у меня нет никакого желания делать хорошее, доброе дело.
Она поклонилась и вышла из комнаты, оставив их в самом глупом положении.
Но банк все еще не сдавался, все еще продолжал тяжелую непосильную борьбу. Появилась новая надежда, когда советник юстиции сообщил о приезде Франка Брауна, законного опекуна фрейлейн тен-Бринкен. Члены правления тотчас же сговорились с ним и назначили заседание на один из ближайших дней.
Франк Браун понял, что не удастся уехать так скоро, как он полагал. И написал об этом матери.
Старуха прочла письмо, бережно сложила и спрятала в большую черную шкатулку, где хранились все его письма. В длинные зимние вечера, когда она оставалась одна, она открывала эту шкатулку и читала эти письма своей верной собачке. Она вышла на балкон и взглянула вниз, на высокое каштановое дерево, сплошь залитое белыми цветами. И на белые цветы монастырского сада, под которыми молча прогуливались тихие монахини.
«Когда же он приедет, мой мальчик?» — подумала она.
Глава тринадцатая,
которая рассказывает, как княгиня Волконская открыла Альрауне глаза
Советник юстиции Гонтрам написал письмо княгине, проходившей курс лечения в Наугейме, изложив истинное положение вещей. Прошло довольно много времени, пока она поняла, что ей угрожает: Фрида Гонтрам должна была ей все подробно разъяснить.
Сперва она засмеялась, но потом вдруг задумалась. И наконец закричала и громко заплакала. Когда вошла дочь, она с рыданиями кинулась ей на шею.
— Бедное дитя, — завопила она, — мы нищие. Все погибло!
Она стала изливать весь свой гнев на покойного профессора, не чураясь при этом самых циничных ругательств.
— Ведь не так уж плохо, — заметила Фрида Гонтрам. — У вас есть еще вилла в Бонне и замок на Рейне, и проценты с венгерских виноградников. Наконец, Ольга получает свою русскую ренту и…
— На это жить невозможно — перебила старая княгиня. — Разве только умереть с голоду.
— Надо попытаться уговорить Альрауне, — заметила Фрида. — Как советует папа.