Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

1915

140. СКРЫТНЫЙ СТИХ

По крещеному Белому Царству Пролегла великая дорога, Протекла кровавая пучина — Есть проход лихому человеку, Чтоль проезд ночному душегубу. Только нету вольного проходу Тихомудру Божью пешеходу. Как ему — Господню — путь засечен, Завален проклятым Черным Камнем.

Из песен олонецких скрытников

Не осенний лист падьмя падает, Не березовый наземь валится, Не костер в бору по моховищам Стелет саваном дымы-пажегу, — На Олон-реку, на Секир-гору Соходилася нища братия. Как Верижники с Палеострова, Возгорелыцики с Красной Ягремы, Солодяжники с речки Андомы, Крестоперстники с Нижней Кудамы, Толоконники с Ершеедами, Бегуны-люди с Водохлёбами, Всяка сборица-Богомолыцина: Становилася нища братия На велик камень, со которого Бел плитняк гагатят на могилища, Опосля на нем — внукам памятку — Пишут теслами год родительский, Чертят прозвище и изочину, На суклин щербят кость Адамову… Не косач в силке ломит шибанки, Черный пух роня, кровью капая, Не язвец в норе на полесника Смертным голосом кличет Ангела, — Что ль звериного

добра пестуна, — Братья старища свиховалися, О булыжину лбами стукнули, — Уху Спасову вестку подали: «Ты, Пречистый Спас, Саваофов Сын, — Не поставь во грех воздыхания: Али мы тебе не служители, Нищей лепоты не рачители, Не плакиды мы, не радельщики, За крещеный мир не молельщики, Что нашло на нас время тесное, Негде нищему куса вымолить, Малу луковку во отишьи съесть? Во посад идти, — там табашники, На церковный двор, — всё щепотники, В поле чистое, — там Железный Змий, Ко синю морю, — в море Чудище. Железняк летит, как гора валит, Юдо водное Змию побратень: У них зрак — огонь, вздохи — торопы, Зуб — литой чугун, печень медная… Запропасть от них Божью страннику, Зверю, птичине на убой пойти, Умной рыбице в глубину спляснуть!» Покуль старища Спасу плакались, На кажину тварь легота нашла: Скокнул заюшка из-под кустышка, Вышел журушка из болотины, Выдра с омута наземь вылезла, Лещ по заводи пузыри пустил, Ель на маковке крест затеплила. Как на озере Пододонница, Зелень кос чеша, гребень выронит, И пойдет стозвон по зажоринам, Через гатища, до матерых луд, Где судьба ему в прах рассыпаться, Засинеть на дне ярым жемчугом, — Так молельщикам Глас почуялся: «Погублю Ум Зла Я Умом Любви, Положу препон силе Змиевой, Проращу в аду рощи тихие, По земле пущу воды сладкие, — Чтобы демоны с человеками Перстнем истины обручилися, За одним столом преломляли б хлеб, И с одних древес плод вкушали бы!..» Старцы Голосу поклонилися, Обоюдный труд взяли в розмысел: Отшатиться им на крещену Русь, — По лугам идти — муравы не мять, Во леса ступить — зверю мир нести, Не держать огня, трута с плоткою, Что ль того ножа подорожного, Когда Гремь гремит, Тороп с Вихорем В грозовом бою ломят палицы Норовят сконать Птицу-Фиюса, Вьюжный пух с нее снегом выперхать, Кровь заре отдать, гребень — сполоху, А посмертный грай волку серому, — Втымеж пахарю тайн не сказывать. Им тогда вести речи вещие, Когда солнышко засутемится, И черница-темь сядет с пяльцами Под оконце шить златны воз духи, — Чтоб в простых словах бранный гром гремел, В малых присловьях буря чуялась, В послесловии ж клекот коршуна, Как душа в груди, ясно слышался, — Чтоб позналась мочь несусветная, Задолело бы гору в пястку взять, Сокрушить ее, как соломину.

(1914)

141. СЛЕЗНЫЙ ПЛАТ

Не пава перо обронила, Обронила мать солдатская платочек, При дороженьке слезный утеряла. А и дождиком плата не мочит, Подкопытным песком не заносит… Шел дорогой удалый разбойник, На платок, как на злато, польстился — За корысть головой поплатился. Проезжал посиделец гостиный, Потеряжку почел за прибыток — Получил перекупный убыток… Пробирался в пустыню калика С неугасною свеченькой в шуйце, На устах с тропарем перехожим; На платок он умильно воззрился, Величал его честной слезницей: «Ай же плат, много в устье морское Льется речек, да счет их известен, На тебе ж, словно рос на покосе, Не исчислить болезных слезинок! Я возьму тебя в красную келью Пеленою под Гуриев образ, Буду Гурию-Свету молиться О солдате в побоище смертном, — Чтобы вражья поганая сабля При замашке закал потеряла, Пушки-вороны песенной думы На вспугнули бы граем железным, Чтоб полесная яблоня-песня, Чьи цветы плащаницы духмянней, На Руси как веха зеленела, И казала бы к раю дорогу!»

(1916)

142. РУСЬ

Не косить детине пожен, Не метать крутых стогов, — Кладенец из красных ножен Он повынул на врагов. Наговорна рукоятка, Лезвие — светлей луча, Будет ворогу не сладко От мужицкого меча! У детины кудри — боры, Грудь — Уральские хребты, Волга реченька — оборы, Море синее — порты. Он восстал за сирых братов, И, возмездием горя, Пал на лысину Карпатов Кладенец богатыря. Можно б вспять, поправши злобу, Да покинешь ли одну Русь Червонную — зазнобу В басурманском полону! Гоже ль свадебную брагу Не в Белградской гридне пить, Да и как же дружку-Прагу Рушником не подарить! Деду Киеву похула Алый краковский жупан… Словно хворост, пушек дула Попирает великан. Славься, Русь! Краса-девица, Ладь колечко и фату, — Уж спрядает заряница Бранной ночи темноту. Вспыхнет день под небосклоном, — Молодых в земле родной Всеславянским брачным звоном Встретит Новгород седой!

1914

143. ПЕСНЯ О СОКОЛЕ И О ТРЕХ ПТИЦАХ БОЖИИХ

Как по озеру бурливому, По Онегушку шумливому, На песок-луду намойную, На коряжину надводную, Что ль на тот горючий камешек, — Прибережный кремень муромский, — Птицы вещие слеталися, От туманов отряхалися. Перва птица — Куропь снежная, Друга — черная Габучина, А как третья птица вещая — Дребезда золотоперая. Взговорила Куропь белая Человечьим звонким голосом: Аи же, птицы вы летучие, — Дребезда и ты Габучина, Вы летели мимо острова, Миновали море около, А не видли ль змея пестрого, Что ль того Лихого Сокола? Отвечали птицы мудрые: Аи же, Куропь белокрылая, Божья птица неповинная, У тебя ль перо Архангела, Голос грома поднебесного, — Сокол враг, змея суровая, Та ли погань стоголовая, Обрядился не на острове, Схоронился не на ростани, А навис погодной тучею, Разметался гривой долгою Надо свят-рекой текучею — Крутобережною Волгою. От налета соколиного, Злого посвиста змеиного Волга-реченька смутилася, В сине море отшатилася… Ой, не звоны колокольные Никнут к земи, бродят около, — Стонут люди полоненные От налета злого Сокола. И не песня заунывная Над полями разливается, — То плакун-трава могильная С жалким шорохом склоняется!..

* * *

Мы слетелись птицы умные На совет, на думу крепкую, Со того ли саду райского — С кипариса — Божья дерева. Мы удумаем по-птичьему, Сгомоним по-человечьему: Я — Габучина безгрешная, Птица темная, кромешная, Затуманю разум Соколу, Очи выклюю у серого, Чтоб ни близ себя, ни около Не узнал он света белого. Дребезда тут речь сговорила: Я развею перья красные На равнины святорусские, В буруны озер опасные, Что ль во те ли речки узкие. Где падет перо небесное, Там слепые станут зрячими, Хромоногие — ходячими, Безъязыкие — речистыми, Темноумные — лучистыми. Где падет перо кровавое, Там сыра земля расступится, Море синее насупится, Вздымет волны над дубравою — Захлестнет Лихого Сокола, Его силищу неправую, Занесет кругом и около Глиной желтою, горшечною, И споет с победной славою Над могилой память вечную. Прибредет мужик на глинянник, Кирпича с руды натяпает На печушку хлебопечную, На завалину запечную, Станет в стужу полузимнюю Спину греть да приговаривать: Вот те слава Соколиная — Ты бесславьем опозорилась. Напоследок слово молвила Куропь — птица белоперая: А как я, росой вспоенная, Светлым облаком вскормленная, — Возлечу в обитель Божию, К Саваофову подножию, Запою стихиру длинную, Сладословную, умильную. Ту стихиру во долинушке Молодой пастух дослушает, Свесит голову детинушка, Отмахнет слезу рубахою, И под дудочку свирельную Сложит новую бывальщину. Аминь.

144. СВЯТАЯ БЫЛЬ

Солетали ко мне други-воины С братолюбным уветом да ласкою, Приносили гостинцы небесные, Воду, хлеб, виноградье Адамово, Благовестное ветвие раево. Вопрошали меня гости-воины: Ты ответствуй, скажи, добрый молодец, Отчего ты душою кручинишься, Как под вихорем ель, клонишь голову? Износилось ли платье стожарное, Загусел ли венец зарнокованный, Али звездные перстни осыпались, Али райская песня не ладится? Я на спрос огнекрылым ответствовал: Аи же други — небесные витязи, Мое платье — заря, венец — радуга, Перстни — звезды, а песни, что вихори, Камню, травке и зверю утешные; А кручинюсь, сумлююсь я, друженьки, По земле святорусския-матери: На нее века я с небес взирал, К ней звездой слетев, человеком стал; Двадцать белых зим, весен, осеней Я дышу земным бренным воздухом, Вижу гор алтарь, степь-кадильницу, Бор — притин молитв, дум убежище, — Всем по духу брат, с человеками Разошелся я жизнью внутренней… Святорусский люд темен разумом, Страшен косностью, лют обычаем; Он на зелен бор топоры вострит, Замуруд степей губит полымем. Перед сильным — червь, он про слабого За сивухи ковш яму выроет, Он на цвет полей тучей хмурится, На красу небес не оглянется…

* * *

Опустив мечи и скрестив крыла, Мой навет друзья чутко слушали. Как весенний гром на поля дохнет, Как в горах рассвет зоем скажется, Как один из них взвеял голосом: Мир и мир тебе, одноотчий брат, Мир устам твоим, слову каждому! Мы к твоим речам приклонили слух, И дадим ответ по разумию. Тут взмахнул мечом светозарный гость, Рассекал мою клеть телесную, Выпускал меня, словно голубя, Под зенитный круг, в Божьи воздухи. И открылось мне: Глубина Глубин, Незакатный Свет, только Свет один! Только громы кругом откликаются, Только гор алтари озаряются, Только крылья кругом развеваются? И звучит над горами: Победа и Мир! В бесконечности духа бессмертия пир.

(1911)

145. БЕСЕДНЫЙ НАИГРЫШ, СТИХ ДОБРОПИСНЫЙ

«Его же в павечернее междучасие пети подобает, с малым погрецом ногтевым и суставным». Из Отпуска — тайного свитка олонецких сказителей-скрытников По рожденьи Пречистого Спаса, В житие премудрыя Планиды, А в успенье Поддубного старца, — Не гора до тверди досягнула, Хлябь здынула каменного плешью, В стороне, где солнышко ночует На кошме, за пологом кумачным, И где ночь-горбунья зелье варит, Чернит косы копотью да сажей, Под котлом валежины сжигая, — Народилось железное царство Со Вильгельмищем, царищем поганым. У него ли, нечестивца, войска — сила, Порядового народа — несусветно; Они веруют Лютеру-богу, На себя креста не возлагают, Великого говения не правят, В Семик-день веника не рядят, Не парятся в парной паруше, Нечистого духа не смывают, Опосля Удилёну не кличут: «Матушка ржаная Удилёна, Расчеши солому — золот волос, Сдобри бражкой, патокою колос…»

* * *

Не сарыч кричит за буераком, На свежье детенышей сзывая, И не рысь прыскучая лесная В ночь мяучит, теплой кровью сыта, — То язык злокозненный глаголет, Царь железный пыхает речами: «Голова моя — умок лукавый, Поразмысли ты, пораскумекай, Мне кого б в железо заковати? Ожелезил землю я и воды, Полонил огонь и пар шипучий, Ветер, свет колодниками сделал, Ныне ж я, как куропоть в ловушку, Светел Месяц с Солнышком поймаю: Будет Месяц, как петух на жердке, На острожном тыне перья чистить, Брезжить зобом в каменные норы И блюсти дозоры неусыпно? Солнцу ж я за спесь, за непокорство С ног разую красные бахилы, Желтый волос, ус лихой косатый Остригу на войлок шерстобитам; С шеи Солнца бобчатую гривну Кобелю отдам на ожерелок, Повалю я красного спесивца На полати с бабой шелудивой — Ровня ль будет соколу ворона?» Неедуча солодяга без прихлебки, Два же дела без третьего не гожи, Третье ж дело — гуменная работа, Выжать рожь на черниговских пашнях, Волгу-матку разлить по бутылям, С питухов барыши загребая, С уха ж Стенькина славного кургана Сбить литую куяшную шапку, А с Москвы, боярыни вальяжной, Поснимать соболью пятишовку, Выплесть с кос подбрусник златотканный, Осыпные перстни с ручек сбросить. На последки ж мощи Макавея Истолочь в чугунной полуступе, Пропустить труху через решета И отсевком выбелить печища, А попов, игуменов московских Положить под мяло, под трепало — Лоско ль будет черное мочало!..